You will remember me forevermore
and all my world of magic and of light,
a flaming world, with music held in store,
amid the rest — the only that is right.
You could have made it yours, did you but speak
It was too small for you, or else too wide.
Perhaps the poems which I wrote were weak
that all my prayers for you have been denied.
But later — later you w ill drop your head,
«I do not dare remember», you will say,
«Another world has conquered me instead,
has won me by its crude and simple way.»
1925
44. «Стукнув дверью, кто-то вошел…»
Стукнув дверью, кто-то вошел.
Мы не слышали, но узнали,
как, ложась неровно на пол,
сапоги его зашуршали.
Пробежала дрожь по спине…
И когда осмелились — «Кто вы?».
Он стоял, прижавшись к стене,
и в ответ не бросил ни слова.
Тихо-тихо стало вокруг;
только треснул графин с цветами,
точно тот, непрошенный, вдруг
замахнулся дико руками.
И потом ушел в темноту,
и мы все понять не хотели,
для чего он был и к чему
серебрились зубы — блестели.
1925
45. «I used to wear a crown…»
I used to wear a crown,
a mantle and a ring,
and I, who am a beggar,
pretended I was king.
But I grew sick of playing.
I broke my heavy crown,
I donned my raggy garments
and wandered down town.
And now, if people greet me,
passing by the square,
it isn't for my headgear,
but for my golden hair,
and if they toss a coin
that's rather large in size,
it isn't for my jewels,
but for my shining eyes.
1925
46. «Вы пленять всегда способны…»[66]
М.Л. Зыряновой (Бенефис. 1923)
Вы пленять всегда способны,
в каждой роли Вы милы,
но в «Кармен» Вы бесподобны,
выше всякой похвалы!
Вы — Севильи восхищенье,
но сдается сильно мне,
(не сердитесь за сравненье!)
— Вы сильны и в Харбине.
Вы любовь примите нашу,
о, царица всех сирен,
за Далилу, за Любашу.
за Амнерис, за Кармен.
1923
47. «Тех ландышей, что ты вчера мне подарила…»[67]
Леле Мосоловой
Тех ландышей, что ты вчера мне подарила,
пьянящий аромат я в темноте ловлю,
и не могу понять, за что ты полюбила
ту самую меня, что я так не люблю.
Как ты мне дорога — цветы вот эти знают:
они своей душой проникли мне в мечты.
Они нежны, как ты, тебя напоминают,
и если б говорить могли — то так, как ты.
1923
48. «Боже, той игры, что Ты мне задал…»
Боже, той игры, что Ты мне задал,
чувствую, что мне не доиграть.
Неужели тех, кто духом падал
в этой жизни. Ты не мог прощать?
Если долго мне еще томиться,
если смерть нескоро заслужу,
и сам а, — пусть это не простится,—
на себя я руки наложу,
неужель не будет сожаленья
в приговоре праведном Твоем,
в час, когда, докончив преступленье,
я приду с опущенным лицом,
и увидишь Ты, как я заплачу,
потому что не хватило сил,—
слишком трудная была задача,
та, что Ты мне, Боже, предложил.
1924
49. «Я стою на высоком холму…»
Я стою на высоком холму.
Я пришла по пути Твоему.
Видишь, — лунный серебряный щит
на дороге следы сторожит.
Отчего же я стала такой,
что напоены песни тоской,
что блаженные я не пою
даже в тихую полночь Твою?
Если видишь и сжалишься Ты, —
дай метнуться сейчас с высоты,
дай звенящую лютню разбить,
дай на камни упасть и не быть!
1928
50. «Ночью на земле гуляют гномы…»
Ночью на земле гуляют гномы,
где дорожки месяц осветил,
делают воздушные хоромы
тем, кто очень сильно попросил.
вернуться
66
М.А. Зырянова: Mariia Aleksandrovna Gersdorf, stage surname Zyrianova, mezzo-soprano, opera singer, prima donna of Harbin opera in the early 1920s. She was particularly popular singing Carmen in Georges Bizet's Carmen, Delilah in Camille Saint-Saens' Samson and Delilah, and Amneris in Giuseppe Verdi's Aida. She died on 26 February 1924 in Harbin. Poems 83 and 154 are also dedicated to her.