Пусть пыль и слякоть под ногами
зато на небе — синь и тишь.
И ты в людском тревожном гаме
иную песню различишь.
А вдруг запнуться — разве горе
и умереть, лицом в пыли,
где подорожник вырос в соре
на колее твоей земли?
1929
124. There Is a Demon of the Morning. Alexander Blok[88]
There is a demon of the morning — glows
with happiness and golden curls.
Blue as the sky his saintly mantle flows
with colors glistening like pearls.
But as at night black mixes with the blue,
so in that face at times does horror dwell,
and in the golden curls — red flame shows through,
and in the voice — forgotten tempests swell.
1929
125. «Тебе не странно знать, что ты большой…»[89]
Тебе не странно знать, что ты большой —
и в жизнь по-настоящему играешь?
Ты сделался немножечко чужой,
и если я пишу, то это — так, самой,
ведь ты моих стихов теперь не понимаешь.
Мне так безгранно жаль, что ты не тот, что был,
твой день проходит взросло и солидно;
ты бегать по траве в пятнашки разлюбил,
и это так обидно!
1926
126. «Тихий отблеск далекой зари…»[90]
Тихий отблеск далекой зари.
Всколыхнулась на небе звезда.
Стань поближе ко мне, говори,
что уже не уйдешь никуда.
Я простая и хмурая, пусть,
у меня незатейливый кров,
но ведь я расскажу наизусть
много лучших на свете стихов.
И когда ты послушаешь, что ж,
— сам присядешь сюда на порог,
скажешь: «Господи, мир Твой хорош,
и других мне не надо дорог».
1929
127. «В синем море есть дальние рифы…»
В синем море есть дальние рифы,
где растет драгоценный коралл,
о которых не сложены мифы
и которых никто не видал.
В синем небе блуждают кометы,
о каких не писал астроном,
потому что их беглого света
не поймал в телескопе своем.
И в лесах, где столетние ели,
затерялись такие цветы,
что еще никому не успели
подарить от своей красоты.
Но к чему же на пустоши этой
так печально и вечно идти
за незримым цветком и кометой,
если их все равно не найти?
1929
128. You Are God's Day. Alexander Blok[91]
You are God's day. My dreams, I know,
are eagles crying in the sky.
In shining beauty's wrath, they go
through whirling tempests as they fly.
As arrow comes their hearts to rend,
and each to mad destruction falls,
yet in their fall — there is no end
of praise, and utterance, and calls!
1929
129. «Твоей походки звук не встрепенет дорожки…»
Твоей походки звук не встрепенет дорожки,
твоей улыбки блеск не упадет на снег,
я только иногда надеюсь ведь немножко,
но знаю глубоко, что ты ушла навек.
Я выйду в сад, что спит, я посмотрю на звезды,
где высь так холодна, где Бога не достать…
Скажи мне, для чего весь мир так странно создан?
Но только не скажи, что мне напрасно ждать!
Не убивай мечты! Ведь то, что было, — было,
ведь отблеск от звезды так на тебя похож!
Пусть ночь, пускай зима цветы запорошила,
но пусть надежда лжет, что ты еще придешь!
1926
130. «Тебя умчавшая гроза…»
Тебя умчавшая гроза
прошла на дальний путь,
в твои уставшие глаза
уже нельзя взглянуть.
И тихий, тихий небосклон
под мой уснувший кров
не донесет, как прежде, звон
твоих поющих слов.
Но если так. где ты теперь,
твой гимн еще не стих,
— о, укажи мне эту дверь —
ведь я не жду других!
вернуться
89
The poem is dated 10 August and dedicated to P. (see note on poem 24) in the manuscript.
вернуться
90
In one of the copies of Stikhotvoreniia Mary Vezey corrected the second line of the first stanza to “полыхнула на небе звезда." The poem was later included in the collection Golubaia trava, with this correction.