Выбрать главу
Лишь сердце перемен не знает: оно растет, уходит вдаль. но в глубине своей ласкает все ту же радость и печаль,
и самых ранних лейт-мотивов не изменят в его струне паденья в пропасти с обрывов и взлеты снизу — к вышине.

212. «Я не Мария больше: только Марфа…»

Я не Мария больше: только Марфа. Свои мечты я продала за труд. Покрыта пылью золотая арфа, ослабленные струны не поют.
Способно и к труду привыкнуть тело, и может сердце, кажется, забыть о том, как раньше бредило и пело и не умело по-земному жить.
Но только иногда далеким звуком давнишний сон напомнит о себе; о, иногда — нет равных этим мукам в железной человеческой судьбе, —
и сердце опустевшее, земное, познавшее работу и покой, мучительно забьется и заноет и до краев наполнится тоской.
и долго будет рваться к тем планетам, которые оставило давно, — не зная, что отвергнутого света ему уже увидеть не дано.

213. «Не уложишь в ларец драгоценный…»

Не уложишь в ларец драгоценный золото деревьев на закате, взлет волны серебряной и пенной, жемчуг слез, которые растратил.
Не найдешь и не услышишь снова звуки раскатившиеся песни, не подымешь брошенного слова, будешь тщетно говорить — «воскресни!»
Кто отверг — того судьба страшнее, спохватился — да уж будет поздно; будешь горько вспоминать, жалея, что пошли дороги наши розно.
Ну, а я тебя забуду скоро: станет зренье радовать мое солнечная в поле сикамора, месяца на небе острие,
и тебя, измученного раной, нанесенной сердцу моему, я в своей весне благоуханной никогда уж больше не пойму.

ГОЛУБАЯ ТРАВА (Сан Франциско, 1973)

Моему мужу

214. Острова[124]

Говорят, что на свете остались еще острова, которые нам, городским, еще могут сниться, где высоко растет голубая, густая трава, и, качаясь на ветках, поют золотые птицы.
От тех островов в жемчугово-искристый прибой протянулись серебряной нитью песчаные косы, и, может быть, там получили б и мы с тобой желанный ответ на больные свои вопросы!
Но в гавани нашей еще не стоят корабли, еще человек не построил таких самолетов, которые нас бы с тобою туда унесли от будничной прозы окрестной и серой заботы.
(193) Когда потухнут на пути огни…

215. Шаги

Отцу и Матери

Под звездным небом, за краем села блестят церковные купола. Поднявшись вглубь ночной темноты, горят и светятся их кресты. А улица зимняя ночью бела, перекрестки молчат, пусты.
В домах на улице все темно. Закрыли ставни мое окно, заперта крепко входная дверь, никто не стукнет в нее теперь. В поле, что снегом занесено, воет голодный зверь.
Чудится вдруг, что издалека, снегом поскрипывая слегка, знакомой тенью ложась на снег, идет вдоль улицы человек… И снова на сердце моем тоска, предсказанная на век.
Все ближе будут скрипеть шаги оттуда, где не видно ни зги, вдали, поднявшись из темноты, все ярче будут гореть кресты… Но в жизни замкнуты все круги, и это не будешь ты.

216. Встреча[125]

Е.Л.

Ловила приметы, искала следы на шумных дорогах, у края воды, в глуши, где терялась лесная тропа, какой не касалась людская стопа…
вернуться

124

The whole collection is dedicated "Моему мужу," i.e., to E.F. Tourkoff. See note on poem 193.

вернуться

125

For E.T. see note on poem 193.