И все запели. Даша помнила, как стояла, уткнувшись, матери в плечо тихо рыдала. Она винила себя в смерти Эда. Ведь если бы она тогда не психанула, осталась, он был бы жив. Как теперь ей быть дальше с этим грузом, как вставать каждое утро и засыпать каждую ночь без него. Эд больше не придет после концерта, не обнимет ее, не скажет, что она отлично выглядит. И пускай он сбился с пути, стал изменять. Но он продолжал быть ее Эдом. Любимым, красивым и дорогим. Он даже погиб, пытаясь вернуть ее, остановить, спасти их любовь. А получилось, что спасая их чувства, он потерял себя. Искупил свои грехи. Но от этого легче никому не было.
Даша съехала из квартиры, где они жили, на следующий день после похорон. Было невыносимо находиться там. Все было пропитано Эдом. Каждая вещь пахла им, а воспоминания сразу оживали, стоило только Даше к чему-нибудь прикоснуться.
Девушка вернулась к родителям, закрылась в своей комнате, словно захлопнулась от всего мира. Первую неделю, после переезда, Даша не спускалась к столу, ни с кем не говорила. Лежала, уткнувшись лицом в подушку, и плакала. Как дальше жить, она не понимала. У кого спросить совет, тоже не знала. Да и кто ее поймет. У каждого человека боль своя, и значит, лечить ее надо каждому по-своему. Кому-то алкоголем, а кому-то путешествиями. Но ни того, ни того Даше не хотелось.
Родители беспокоились, пытались поговорить, но девушка выстроила стену, подобно Великой Китайской, и не пройдешь сквозь нее, не обогнешь. Ничего не помогало. Даша тихо чахла. День за днем сливаясь с простынями на постели.
А потом появился он. Взрослый, красивый, приятный и такой родной, что Даше сразу показалось, что он понимает ее с полуслова. Его звали Якоб. И он был первым, кто смог пройти за баррикады.
Якоб был одним из начальников отца Даши. Мужчина часто заглядывал в гости: привозил бумаги, согласовывал сметы, чертежи. Якоб и отец Даши часами сидели за дубовым столом, потягивая стаканчик крепкого виски, и болтая ни о чем. Даша встречала несколько раз Якоба в коридорах дома. Здоровалась, улыбалась и проходила мимо. А вот мужчина засматривался на молодую девушку, хотел поговорить, расспросить о жизни и даже пригласить куда-нибудь, но стеснялся. Она была слишком молода. А он уже стар для нее. Якоб испытывал робость по отношению к Даше, как подросток на первом свидании. Это были чертовки приятные ощущения. Взрослый мужчина страшился своих чувств.
Якоб даже сам того не подозревая ехал в дом семьи Ивановых в большой степени из-за этих кратковременных встреч в коридорах, чем из-за бизнес-вопросов. Мужчина знал, что Даша скоро должна выйти замуж, также знал, что она потеряла своего любимого. Ему было до глубины души жаль ее. Ведь ему то же пришлось пройти через такое. Его жена погибла четыре года назад. И он до сих пор тосковал по ней.
Однажды он все-таки нашел в себе силы, мужество и зашел к Даше в комнату. Та сидела на кровати, обняв руками колени, и смотрела куда-то в угол.
– Привет, – тихо, робко произнес Якоб, – можно зайти?
Но девушка молчала, она даже не повернулась в его сторону. Якобу было это знакомо. Даша проходила стадии горя, что так любят примерять психологи на каждого человека. Но на самом деле, горе – это не процесс, не воздействие организма на нашу психику. Это куда сложнее. Нет таких слов, чтобы выразить, описать то, что чувствует человек в такие моменты.
– Ты меня, наверное, и не помнишь, – улыбнулся мужчина, – меня Якобом зовут. Я с твоим отцом работаю.
И снова тишина. Даша молчала, не обращала на гостя никакого внимания, словно его и не было. Якоб замер, не знал, как поступить. Навязываться в такой ситуации было не очень хорошо, а уйти не позволяла совесть. Вот так и стоял он, неловко переминаясь с ноги на ногу.
– Как поживаешь? – внезапный вопрос Даши выбил Якоба из равновесия.
– Хорошо, – он снова улыбнулся, но внезапно осекся. У девушки все-таки горе, а он тут лыбиться. – Вот новые чертежи привез. Надо подготовить проект, а то на следующей недели улетаю в Вену, защищаться буду.
– А у тебя есть жена? – резко спросила девушка.
– Нет, но была, – тихо ответил Якоб.
– Вот и у меня жених был, – и Даша заплакала.
Сначала тихо, а потом все сильнее и сильнее, как прибавляет свой шум дождь в ненастную погоду. Якоб поначалу растерялся, стоял, хлопая глазами, а потом присел рядом, обнял за плечи Дашу и стал шептать на ухо слова, что однажды сказали ему. И боль стихла, как костер, если не подбрасывать в него дров.