Я ненавижу вокзалы. Но они ни в чем не виноваты. Согласитесь, легче винить кого-то другого, чем себя. Это я не могу отпустить этот грязный город, это я из последних сил держусь за воспоминания, за те качели, дороги, что помнят НАС. Эта жизнь и так отобрала тебя у меня, я не хочу потерять и воспоминания. Их я никогда не отдам.
Напиваюсь до чертиков. До потери сознания. И тогда начинается самое паршивое. То, за что мне стыдно до ужаса. До боли в костяшках, до хруста в челюсти.
Я включаю твои голосовые и слушаю их на репите, пока не усну. Плачу, реву, кричу, бью себя по щекам. Но продолжаю слушать твой голос, смех, твои мысли.
Прости меня, что так бесчеловечно мы потеряли друг друга.
Я до сих пор помню все наши разговоры, споры и тот танец. Я до сих пор слушаю ту песню. Прошло чуть больше месяца, но я уже употребляю это «до сих пор». Словно наше расставание было в другом веке, в другой жизни. Но знаешь, этот месяц намного больше, чем вся моя остальная жизнь.
Я помню, ты говорила, что не любишь книги, где все заканчивается эпилогом. Ты сказала, что там есть надежда на лучшее, а в жизни такого не бывает. Говорила, что гореть нужно только до пепла, а разбиваться только вдребезги. Я еще стоял и смеялся, думал, что сильно преувеличиваешь. Но теперь я понял, что ты была права, как и обычно. Я разбился на осколки, и меня не собрать заново. Мои сколы будут видны даже под самым длинным свитером. Ведь порезы, шрамы от любви не заживают никогда – ни во сне, ни наяву.
Я так боюсь тебя забыть. Проснуться однажды и не вспомнить ничего. Просто быть белым листом, законченной повестью. Это мой самый большой страх.
И может быть, однажды я напишу книгу. Историю нашей любви. И в ней будет все: ночные разговоры, твои голосовые сообщения, такси, что летят по перегруженным автомагистралям, тот танец и та песня, поцелуй с тем англичанином, укравшим тебя у меня. Там будет все, но главное там будешь ты.
И я обещаю, что в этой книге не будет эпилога…
Ведь в нашей истории надежды не существует…
Я теперь один, а ты, надеюсь, счастлива…
Вместо эпилога
«Как ты там?
Я не хочу говорить тебе «привет», ведь знаю, что ты мне все равно не ответишь. И это не потому, что ты стала другой: гордой, статной, желанной кем-то другим. Нет, я уверен, что в глубине своей души, ты все та же девочка Даша, что не любит книги с эпилогами и засыпает только под фантазии о единорогах.
Ты не ответишь мне не из-за того, что тебе неудобно, стыдно. Нет, я уверен, что стыдиться тебе точно не за что. Твои чувства были настоящие, как, впрочем, и мои. Твой выбор был честен, хоть, по мне, и несправедлив.
И ты не ответишь мне только не из-за того, что твой муж (какое все-таки это мерзкое слово, особенно, когда сам примерял его на себя, но как оказалось, оно мне было не по размеру) запрещает тебе получать любую почту (и на бумаге и электронную). Уверен, он добрый, любящий тебя, он доверяет тебе.
Ты не напишешь мне ответ на это письмо всего лишь по одной причине – ты просто не будешь знать о его существование, ты никогда его не получишь.
Я сажусь писать его уже в шестой раз. Пишу, удаляю, снова пишу, затем пью, курю на балконе, и снова сажусь писать. Пять раз я пробовал отправить его тебе, и все пять гребанных раз мне не хватало смелости. Да, я трус! Трус, что не смог остановить тебя, заставить быть со мной, но как говорится, насильно мил не будешь!
Я не виню тебя ни в чем. Хотя лгу. В самом начале моего падения я тебя ненавидел всем сердцем, мне было обидно. Но, думаю, ты меня понимаешь. Ты так же злилась на Эда, когда он покинул тебя, когда не дал шанса спасти. Ты как никто другой знаешь, какого это – быть бессильным, ничтожным, жалким, когда вот так у тебя отбирают смысл жизни, а ты царапаешься, кусаешься, пытаешься ответить, но огромная рука судьбы берет тебя, подобно котенку, за шкирку и бросает в самый дальний угол. Согласен, я потерял способность говорить и писать красиво, выражаться высокопарно и быть тем Владом, что мог словом сбить все на своем пути. Увы, время идет, а рана не заживает.
Признаюсь, я пил. По-страшному. Закрывался в своей квартире. Открывал одну бутылку за другой и вливал их содержимое в себя. Это продолжалось около трех месяцев. Мой запой был похож на зимнюю спячку медведя. Есть берлога, в которую никто не мог попасть, есть запасы продуктов (алкоголь был в этом списке первый), и никто не хотел бы ощутить на себе гнев разбуженного хищника. Я пил, слушал твои голосовые сообщения, ревел. Однажды соседи даже подумали, что я сломал себе что-то, пришли на помощь. Но поняли, что сломали мне сердце, а тут никакая медицина не поможет.