— Понятно. Хотя нет, не понятно. Зачем за мной бегать, если я никуда не убегаю?
— Ну, Жень, ты сейчас такой момент романтики испортил! — вздохнул Гера.
— Ладно. Давай сюда, а то опять разворчишься, — нехотя партнер принял букет. Повертел, осмотрел, положил под дерево. — Мне теперь по классике тоже надо тебе травы нарвать?
— Нет. Тебе, по традиции, надо меня накормить. Я сегодня устал и вымотался, ты не представляешь, как.
— Хорошо, — Женя достал нож из нагрудного кармана, прислушался, после резко вонзил лезвие в кору, поддел ее, отодрал, что-то извлек и это «что-то» протянул Гере.
— Я это есть не буду. Не, не буду, — он брезгливо морщился, зажимая пальцами жирную, белесую личинку. Ее толстые лапки напоминали конусы, и они хаотично двигались — туда-сюда, туда-сюда. Сквозь полупрозрачную туго натянутую кожицу просвечивались органы, а на ощупь она казалось смазанной маслом. — Меня тошнит.
— Какой ты нежный, — усмехнулся Женя. — Это, между прочим, источник чистейшего белка.
— А у тебя есть что-нибудь еще?
— Гранулы есть. В лаборатории. Я сам принесу, сломаешь еще чего.
Женя оторвался от созерцания дерева, на которое пристально смотрел с того самого момента, как Гера прилетел, и ненадолго отошел. Вскоре вернулся с пакетом, набитым гранулами. Гера их не очень любил, но в сравнении с предложенными личинками они показались деликатесом, и он с аппетитом набросился на еду.
— А сладкое у тебя есть чего-нибудь?
— Конечно, — Женя опять уставился на дерево. Потрогал его, оторвал лист, просветил на солнце. — Малина. Рядом с озером. Там как раз волки на водопой пришли, все как ты любишь. Иди, нарви, а я здесь подожду.
— Ты знаешь, что-то я передумал. А у тебя все в порядке? Какой-то ты… мрачный.
— Конечно. Конечно, у меня не все в порядке. Видишь это дерево? Ты ничего не замечаешь?
— Ну, это дуб.
— Сам ты… не важно. Видишь, листья по краю почернели? А прожилки бледные видишь? Знаешь, что это значит? Это значит, что, если я запущу основной инкубатор, то этот дуб, а вместе с ним больше сотни других деревьев, зиму не переживет. Выжмется до остатка. Лес поредеет. Проводку надо менять. А знаешь, что это значит? Что работа дня на два встанет, что в нынешней ситуации крайне нежелательно. Но это еще не самое страшное. Самое отвратное, все эти два дня по лесу будут шастать люди. Биоэнергетики. Они оградят ультразвуком территорию радиусом в шесть километров. Все перекопают. И, конечно же, они будут задавать вопросы, а мне придется на них отвечать, ты понимаешь? Человек пять биоэнергетиков, и я, один на один. Меня заранее трясет, — и на этих словах Женю передернуло, так же, как недавно Геру — от предложенной личинки.
— Ну, ты можешь пожить эти дни у меня.
— Нет, не могу. В этом году я уже вылетал из леса два раза, да и ночевать в чужом месте не горю желанием. Я не могу спать не дома. Да и у тебя ужасно, не понимаю, как там можно жить.
— Ну, тогда я не знаю, чем могу помочь.
— Я зато знаю. Мне надо расслабиться, отдохнуть и успокоиться, — партнер изволил оставить дерево в покое и подойти. Руку запустил в волосы — Гера зажмурился поневоле, какие же все-таки шершавые, грубые и чертовски приятные пальцы у Жени!
— Как по традиции мне надо сейчас себя вести? — склонился партнер к уху.
— А к черту классику. Мы же не участники.
— Лицемер-р-р-р, — проурчал Женя, прижимая его себе.
Гера встал на цыпочки, поддался.
Ему еще больше отдохнуть, расслабиться и успокоиться хотелось.
Глава 9
Про рыб, покрытых шерстью
Утром Женя, неожиданно для себя, обнаружил еще один плюс в партнерстве: свободные уши. Злиться вслух на ничего не подозревающих биоэнергетиков под чье-то одобрительное поддакивание было куда как интереснее, чем злиться просто так, в пустоту. Фима, конечно, внимательно выслушала гневную тираду и даже пошевелила ушами, и раньше ему вполне хватало лисьей реакции, но сейчас всенепременно хотелось услышать членораздельное: «Да-да-да, ужас какой, тебе здесь все починят! Лес сохранят! Деревья не умрут! А после еще и инкубатор бесперебойно проработает лет десять! Беспредел полный!». Но Гера улетел на рассвете, и подобные реплики никто не произносил, что немного расстраивало.
— Фимуля, — сел он на корточках перед любимицей. — У нас сегодня игра. Смотри, — ткнул пальцем сначала в себя, а потом в нее, — сегодня я самка, а ты самец. То есть, наоборот. Неважно. И я дарю тебе букет. Букетик из пяти мышей.