– Хорошо. Потом разберемся. А сейчас, – он больно ткнул меня под ребра указательным пальцем, – ты иди в Кругляш. Бегом! А ты, – повернулся он к Анфисе, – готовить умеешь? Тогда дуй с Фликром на кухню. И без всяких там! Долбофаки! – сказал он, выйдя на галерею, засунув большие пальцы за ремень и посмотрев куда‑то на Восток, где солнце уже опускалось на верхушки тридцатиметрового зловещего тиса.
13
По дороге в Кругляш я наконец‑то увидел Смирнову с ребенком. Она сидела на карусели, держа малыша в розовом кульке из тонкого блестящего одеяла, что‑то напевая и заглядывая младенцу в лицо. Рядом стоял Петя, сын Дивайса и женщины в поварском колпаке, которую утащили в каземат. Мальчик задумчиво толкал рукой карусель. Смирнова‑Инстаграм медленно поворачивалась на карусели, подставляя заходящему за темную изгородь Солнцу то лицо и розовый кулек, то затылок и спину.
Если верить кислому, именно этот мальчишка у карусели обладает самыми большими способностями. Но не может одного – преодолеть ограничительную силу Щита, специально или случайно созданного строителями инкубатора.
Я думал о том, насколько я был прав, что не сказал Анфисе, что «проблемка» на самом деле не проблемка, а большущая проблема. Проблемища. Если Щит из ила и на самом деле не пропускает никакого воздействия, это значит, что позвонить за пределы инкубатора не удастся. Даже если я рискну собой и кем‑то из ДЕТЕЙ и уговорю их помочь.
Вывод напрашивался сам собой. Конечно, я был прав. Ведь Анфиса, даже не зная о проблеме, не пожелала дать мне ни одного из номеров, по которым находились, вероятно, единственные из всех людей на земле, способные вытащить нас отсюда. А что было бы, знай она, что шансы стремятся к нулю?
Стремятся, но не сравнялись, думал я. Пока еще не сравнялись. Значит, нужно пытаться. И пусть я не был смельчаком, зато умел быть упорным.
Я подошел к Кругляшу как все, то есть по поверхности земли, отгоняя мысли о том, почему в прошлый раз меня водили подземным ходом. И так голова шла кругом от вопросов. И это еще слабо сказано.
Обнаружив дверь и постучавшись, я вошел внутрь и увидел трех человек. Громадного Бура в костюме с иголочки, ученого с отвислой губой и плохими зубами и Мураховского, потирающего лоб со страдальческой гримасой на лице.
– Садись, – сиплым басом сказал полковник.
Я не стал спорить.
– Как дела с Анфиской? – спросил он и сделал неудачную попытку подмигнуть.
Его лицо, безнадежно непривычное к выразительной мимике, так и осталось каменным, зато зрачки, как всегда, сузились и расширились, что не слишком вязалось с полушутливой интонацией.
– В каком смысле? – Я рискнул прикинуться тупым.
– В прямом! – Юмор улетучился из голосовых связок полковника.
– Вы имеете в виду, заняты ли мы… Делаем ли мы…
– Трахаетесь ли вы! – брызгая от раздражения слюной, крикнул Мураховский. Он сделал шаг ко мне и, похоже, намеревался ткнуть меня кулаком по почкам, но Бур остановил его.
– Не трогай, – сказал он. – Дай ему ответить, как мужчине.
Это вот «как мужчине» пролилось на меня, как спирт на спичку, и я сделал глупость.
– Нет, не трахаемся. Мы не кролики какие‑нибудь. И у меня есть любимая женщина.
– Вот как? – протянул полковник. – Любимая женщина? Мураховский, возьми‑ка на заметку. У него есть любимая женщина. Надо найти… И ты, – снова обратился он ко мне, – наверное, хочешь, чтобы у нее все было в порядке?
– Вы не посмеете, – сказал я тихо.
– Посмеем, – просто ответил Бур, и я понял, что он говорит правду. – Так что ее жизнь и, скажем так, здоровье тоже в твоих руках. Сам посуди, три человека. Ты, Анфиса и еще твоя любимая. И дышать эти три человека будут ровно столько, сколько ты будешь слушать меня. И повиноваться.
– Но зачем вам это? Разве я вам для этого нужен? Чтобы трахаться, как вы говорите, с Анфисой?
– Нет, не для этого. Ты не настолько дурак, да, чтобы не заметить, что мы чего‑то от тебя хотим. Заметил? И правильно. Не для этого. Но! Так уж я устроен. Слов на ветер не бросаю. Сказал «плодитесь и размножайтесь» – значит, плодитесь и размножайтесь. Не будешь плодиться, вырву у тебя печенку своими руками. Не веришь?
«Он абсолютно безумен», – подумал я, лихорадочно вычисляя правильный ответ. На заре юности в цифровой России мне приходилось сталкиваться пару раз с бандитами, и я помнил, что на такие вопросы надо отвечать как‑то по‑особенному, иначе любой ответ сочтут за вызов, прицепятся к словам, и пиши пропало. «Да пошли вы все!» – подумал я в конце концов и сказал то, что думал:
– Верю.
– Вот и молодец, – против ожидания просто ответил полковник. (Хоть тут повезло.) – Напоминаю, у тебя две недели. Но начать на Анфисином фронте ты должен сегодня. А мы проверим. А теперь твое основное задание. Все, что ты сейчас услышишь, говорится тебе и только тебе. Что с тобой будет, если кому проговоришься, надеюсь, напоминать не надо.
– Не надо, – проговорил я, стискивая пальцы.
– Хорошо, – сказал полковник и дал знак ученому в белом халате.
– Все дело в особенности устройства психики тихих детей, – начал крысоподобный человек. – А мы склонны считать, что наши подопытные являются тихими. Хотя у них и наблюдаются некоторые признаки девиантного от тихих поведения.
– А ему – можно дать по почкам? – спросил вдруг Мураховский. – Чтобы короче говорил?
– Мураховский, – угрожающе просипел Бур, и человечек с толстыми щеками замолк и послушно отступил на два шага назад.
– Так вот, – нервно оглянувшись на Мураховского, продолжил ученый, – эти дети обладают экстраординарными способностями. Но проявлять их могут только по своей воле и желанию. Исключительно по своей воле и желанию. Их нельзя заставить. Любая попытка нажима делает из них обычного ребенка‑кретина, ничем не отличающегося от любого другого отработанного человеческого материала. Поэтому работать с ними нужно очень тонко. Иногда они проявляют ту силу, которую мы называем Антивоздействием, так как она противостоит тому, что было сделано во время Переворота Воздействием, природа которого…
– Короче, дружище! – Полковник сузил зрачки, и ученый забегал по Кругляшу, как крыса в поисках выхода.
– Так вот… так вот… – затараторил он. – Мы сами не поймем, когда они хотят работать, а когда нет. Зато нами точно установлено, что в присутствии некоторых людей они работают охотнее. Эти люди, как правило, так называемые недоделки. Вот как вы, например. Это когда у человека наблюдается снижение психических качеств в сторону тихого характера, но при этом во всем остальном он остается нормальным.
«То есть дерганым», – подумал я.
– Мы провели с вами небольшой опыт, который подтвердил наши ожидания. Вы даете результат. Очень хороший, я бы сказал, редкий. Следовательно, нужно продвигаться дальше. Постепенно, шаг за шагом, мы с вами будем двигаться от эксперимента к эксперименту, пока не достигнем окончательного результата.
– А что значит «окончательный результат»? – не выдержал я.
Человек в халате бросил затравленный взгляд на полковника. Лицо полковника не отразило ничего.
– Для каждого из детей он свой, – продолжил, запнувшись, ученый, – но в целом результат определяется достижением тотального Антивоздействия. Как минимум по самым важным из направлений.
– А какие из направлений самые важные? – спросил я.
– Увидишь, – сказал полковник. – Сейчас приведут детей. Ты будешь работать с Мишей. И запомни, мы не можем заставить ребенка, но мы можем заставить тебя. Поэтому слушай, что тебе говорят. А с ребенком будь нежнее, чем со своим собственным, когда ты его забирал из роддома.