– Все равно он хрен когда заработает, – пробормотал в раздражении боец.
«Вот оно как! Политическая неблагонадежность?» – позлорадствовал я.
Откуда‑то от соседей послышался треск раздираемого на куски дерева – то ли отрывали половицы, то ли отбивали ножки от стола.
В общем, шмон прошел серьезный.
Я во время обыска сидел в избе один. Анфиса готовила ужин на кухне. Поделиться тем, что сообщили мне в записке Миша и Гриша, было не с кем. Но зато я мог позволить себе спокойно и даже с чувством внутреннего превосходства наблюдать за потными взъерошенными бойцами, выполняющими приказ полковника. «Вот придут наши, не так забегаете! – думал я. – А они уже идут. Тихие дети не умеют врать. Сказали «ищут» – значит, ищут».
Конечно, я задавал себе вопрос, каким образом мальчишки могли об этом узнать, ведь мы ограждены Суперщитом, за который не проникает никакое Воздействие и Антивоздействие, а следовательно, и телепатия всех видов и подвидов, но решил не ломать голову, а довериться фактам.
Во время ужина я намеревался дать знак Смирнову и поговорить с ним где‑нибудь на улице, вдали от внимательных ушей. Но на этот раз в столовой дежурил не один, а сразу три охранника, которые ни на секунду не спускали глаз с гражданских. Так что ничего из моей затеи не вышло.
А после ужина нас снова разогнали по камерам.
18
Анфиса пришла поздно и принесла с собой алюминиевую ложку и кусок красного кирпича.
– Это что? – спросил я.
– Ножи на кухне пересчитывают и запирают на замок, а из этого, – она подбросила кусок кирпича на руке с таким веселым выражением, будто хотела засветить кому‑то в висок, – из этого мы сделаем прекрасную заточку.
– Анфиса, ты видела, что они делают с теми, кто хранит запрещенные вещи? А оружие запрещено.
– Волков бояться… – сгнить в инкубаторе, – сказала девчонка, пристраивая кирпич на столе и начиная с увлечением тереть об него черенок ложки.
– Анфиса, посмотри на меня!
– Что такое?
– Посмотри, говорю!
– Ну что?
– Анфиса, нас уже ищут.
– Свежо предание, но Интернета нет как нет, – поделилась она поговоркой новейшего времени.
– Это не предание. – И я рассказал ей все и про записку, и про ил, и про Петю, который оживляет мобильники, и под конец про Смирнова, который может оказаться нам полезным.
– Не знаю, я вижу только один способ покончить со всем этим. – Анфиса, прищурившись, посмотрела на ложку и снова начала точить ее об кирпич.
– Но мы не можем сидеть просто так! – воскликнул я. – Мы должны что‑то делать.
– А я и делаю, – сказала Анфиса. – Точу ложку.
– Может быть, мне стоит поговорить с Петей и попросить его позвонить кому‑то из тех людей, с которыми ты знакома? А?
– Во‑первых, – ответила Анфиса, – где вы теперь, после такого шмона, найдете телефон? Во‑вторых, ты сам говоришь, что через этот б…й ил никакой сигнал не пройдет. А в‑третьих, если поймают, убьют всех. Может быть, даже и Петю. Ты готов рискнуть?
– Но что тогда делать? Как сообщить им, где мы?
– Ваня, дорогой, раз они взялись искать, то, поверь, найдут и без твоей помощи.
– Но когда? Вот в чем вопрос. Когда? И сколько дней мы продержимся?
– Веди себя хорошо, участвуй в экспериментах и все такое, и тебя не тронут.
– А тебя?
– За меня не беспокойся.
– Что значит не беспокойся? Я же из‑за тебя здесь! А ты тут заточки изготавливаешь! Знаешь, что мне полковник сегодня сказал? Сказал, что проверит, как мы, ну это…
– Трахаемся или нет? – спросила Анфиса, подняв ложку против света и оценивая, как движется дело. – И проверит. Я ж тебе говорила.
– Он абсолютно сумасшедший, Анфиса. Если проверит, а мы не это… А мы ничего… То убьет и всё. Просто из каприза. Хоть я вроде ему и нужен. Ты, говорит, будешь медиумом, то есть посредником между мной и детьми. «Ответственная должность. Кадры решают всё»… Кадры кадрами, но если ему вздумается, завалит в три секунды. Поэтому нужно спешить. Нужно помочь людям из Тихой быстрее найти нас. Брось ты свою ложку! Давай лучше придумаем, как сообщить им, где мы!
– Вот ты, Ваня, вроде умный, а дурак, – сказала Анфиса, спокойно откладывая ложку в сторону. – Готов идти на смертельный риск из‑за того, что боишься, что полковник проверит, трахались мы или нет. Зачем? Не проще ли совместить приятное с полезным? А? Кошкин? Давай сделаем, чего они от нас хотят, и пусть проверяют! А насчет процедуры проверки ты за меня не переживай. Я в Секторе выросла, я и не такое еще видела, сам знаешь.
Я промолчал.
– Ты мне скажи, почему не хочешь? Это что, любовь?
– Не знаю. Не только. Не могу тебе объяснить.
– Значит, любовь, – вздохнула Анфиса. – Хочу тебя обрадовать, – сказала она через минуту.
– Давай, – пробурчал я, укладываясь на кровать и внезапно чувствуя себя абсолютно изможденным.
– Вот этот вот Фликр, который побелел как снег, когда толстяка замочили, он неплохой парень… – Она почему‑то сделала паузу. – Так вот, он сказал, что у Бура есть План Б.
– Как?
– План Б.
– И что это значит?
– А вот что. Ты на что надеешься? На то, что, когда наши сюда подойдут и напомнят Буру о Пакте, он сразу подчинится и нас выдаст.
– Ну да, – сказал я. – Иначе Сектору обрубят электричество и прекратят поставки продуктов. И через три дня их хваленое государство разлетится в пух и прах. Прощай прогресс и надежды на холодную войну с раем!
– Вот раньше они, наверное, этого и боялись. И Бур, и тем более Рыкова. Но то было раньше. Теперь Бур изменился. По Плану Б – наплевать ему на Сектор и на государство, на прогресс, чип‑шопы и церкви ангелианцев. Пусть весь Сектор хоть с землей сровняют. Вместе с жителями. А сверху асфальтовыми катками пройдутся. Наплевать. А значит, полковник ни на какие соглашения ни с кем не пойдет.
Меня подбросило как на пружинах. Я сел.
– И в каком случае вступает в силу План Б?
– Ты только не нервничай, ладно, Кошкин? План Б вступил в силу три дня назд. Бур уже объявил об этом личному составу инкубатора. Когда сюда подойдут (если, конечно, подойдут), он на переговоры не пойдет, а будет биться до конца.
– Это что, война? – тихо спросил я, чувствуя, как холодеет в груди.
– Война.
– Но на что он надеется? Тихих больше.
– Тихих, может быть, и больше, да кто пойдет воевать? А тут, ты сам видишь, отъявленные головорезы. Плюс дети‑Омега.
– Ну, насчет них ты можешь не беспокоиться. Дети – тихие. Они по определению в войне Буру не помощники.
– А это как сказать. Фликр говорит, что если оживить любой прибор или механизм (при помощи детей, конечно) и установить его после этого на платформу из ила, то дальше он будет сам работать. До тех пор, пока его не стронешь с места. Чудесный ребенок при этом больше не нужен. Например, пушка. Ребенок запустит шутки ради, а через несколько дней из нее по людям начнут стрелять.
– Не может быть! – воскликнул я, вскакивая с кровати. – Этого не может быть!
– Ты еще скажи, что это «невероятно», – поддела меня Анфиса. – Твое любимое словечко. А еще Фликр говорит, что видел на складе два танковых пулемета ПТК.
– ПКТ, – машинально поправил ее я. – ПКТ. Серьезная штука. Кирпичную стену крошит, как трехмиллиметровую фанеру. А что это этот Фликр тебе такие вещи рассказывает? Ты ему, случайно, коленку между ног не вставляла? В шею не целовала?
– А что тут такого? Молодой парень. Приятный.