В следующий раз листок, уже порядком измятый и с каким‑то фруктовым липким пятном на нем, появился в моей руке минут через пять. На нем был вопрос, записанный Мишей, и ответ Гриши с другой стороны листа: «Хорошо. Сделаю. Только предупредите заранее».
Я написал снизу: «Всем. Договорились. Эту записку съешьте или сожгите».
«Съели», – пришел через минуту ответ на крошечном клочке бумаги.
Я сжег его и стал ходить по комнате туда‑сюда, представляя в деталях, как мы набрасываемся на Мураховского и ученого и отнимаем пистолет. Смирнов казался мне парнем неслабым. Должны справиться. Сердце колотилось.
Что будем делать, когда пистолет сможет стрелять?
8
Когда я в следующий раз вытащил из дырки паклю и посмотрел во двор, там не было абсолютно никого. Сентябрьское солнце поднялось уже в высшую точку своего дневного пути и освещало почти всю территорию инкубатора. Все замерло. Слышно было, как звенит собачья цепь и шумит ветер в ветвях грандиозных тисов и боярышников.
Почему‑то Бур никого не присылал за мной и не выводил в Кругляш детей. Этого я не понимал. Я пробовал поставить себя на его место, и мне казалось, что я бы сейчас рвал и метал, чтобы запустить огнестрельное оружие. И если он не занят этим, то чем он занят? Эти вопросы изматывали меня. Что он делает? Что знает? К чему готовится и как собирается реагировать?
Через какое‑то время стали слышны голоса и звук шагов. К избам приближались охранники. Человек десять, не меньше. Я напрягся. Лязгнул засов. В дверях стояли двое. Один среднего роста, худой и сутулый, а другой – квадратный блондин в лопающейся на громадных плечах гимнастерке. (А где же Ратмир? – хотелось спросить мне.)
– Обедать! – сказал блондин, выстудив меня ледяным взглядом голубых глаз.
Я вышел на галерею и увидел, что из каждой избы людей выводят по двое охранников. В столовой охранники сели за столы так, чтобы разделить обитателей разных камер и не позволить им переговариваться, передавать друг другу какие бы то ни было предметы и даже подавать знаки.
Стояла гробовая тишина. Анфиса и Смирнов молча расставили на столах казаны с горячим и тарелки. Начали есть. На обед был гороховый суп с копченой грудинкой. Неплохо для последней трапезы в жизни, подумал я.
Вдруг Жанна, которая сидела за соседним столом, застонала, отодвинула от себя тарелку, разливая на стол и себе в подол горячий суп, и схватилась за живот.
– Что с тобой? – бросился к ней Смирнов, но двое охранников не дали ему приблизиться.
Жанна застонала еще громче.
– В чем дело? – спросил блондин с квадратными плечами. Похоже, в отсутствие Ратмира он был за главного.
Охранники не знали, в чем дело.
– Живот! Справа… – простонала Жанна. – Сжимает… как в тисках…
– Может, позвать доктора? – спросил один из охранников.
– Дайте ей воды и отведите в дом, – сказал блондин.
Жанну подняли. Она не могла держаться прямо, на лбу выступил пот. Если бы я не знал, что сам посоветовал ей сказаться больной, я бы поверил, что ей очень плохо. Интересно, кто у них тут за врача? Не тот ли мой знакомец в халате и с плохими зубами?
Как раз когда Жанна переступала порог, в воздухе как будто лопнула огромная струна.
Дрогнули стекла в окнах. Люди бросили ложки. Квадратный блондин выпрямился и побледнел, а в его ледяных глазах плеснуло бешенство.
После первого толчка звуковой волны раздался треск, словно кто‑то настраивал на волну громадный радиоприемник. Потом треск прекратился, и мы услышали голос.
Звук голоса был очень громким, и мы отчетливо слышали каждое слово и каждый оттенок тембра, но в то же время было ясно, что человек говорит в невидимый микрофон очень тихо, почти шепотом, а громкость – это исключительно работа усилителей.
– Меня зовут Игорь Адамов, – сказал голос. – Подполковник Адамов. Думаю, что среди вас есть такие, кто знает, кто я. Кто бы вы ни были там, внутри, вы нарушили Пакт. Сектор будет наказан. Вы тоже. Но я бы хотел быть максимально милосердным. На вашей территории находятся граждане Тихой Москвы: Иван Кошкин и Анфиса Петренко. Выпустите их, и я подумаю, что могу для вас сделать. Десять минут на размышления.
Снова раздался треск, и звук растаял. На несколько секунд установилась тишина. Затем заржала лошадь, залаяли собаки, и все забегали. У некоторых из охранников тряслись руки.
Блондин ухмыльнулся, дал команду звонким железным голосом, и нас всех загнали в избы. Часть бойцов осталась охранять камеры, остальные побежали на свои посты, вероятно, определенные для них каким‑то штатным расписанием.
Через несколько минут я увидел полковника в отблескивающем на солнце синем костюме и вычищенных до зеркального состояния туфлях. Он тяжело шагал от своего каменного особняка к вышке. Сзади шел Ратмир с мегафоном в руках и вталкивал в него батарейки, которые вынимал из кармана камуфляжной куртки.
Полковник подошел к вышке, взял у Ратмира мегафон и стал подниматься по деревянной лестнице. Довольно быстро он исчез из моего поля зрения: дырка между бревнами была длинной, как щель в старинном танке, и не годилась для обзора вверх‑вниз.
Через пару минут раздался треск значительно более слабый, чем у аппаратуры Адамова. Потом заговорил Бур.
– Адамов! – раздался его сиплый бас, усиленный мегафоном. – Удивлен, не скрою. Рад слышать. Надеюсь, у тебя со здоровьем все в порядке. Узнаешь меня? Могу напомнить. Я Виталий Бур, министр обороны Сектора и хозяин этого городка. Сегодня, кстати, я подал в отставку, сложил с себя полномочия министра. Так что за Сектор я больше, к сожалению, не отвечаю. Более того, на Сектор мне наплевать. Делайте с ним что хотите. Можете заморить их голодом, загнать под землю, сжечь огнеметами. Анжела способна на такое? Она с тобой? Короче, Адамов, ты немного опоздал. Мне плевать на Сектор. Но этот городок я вам не отдам. И ни один человек отсюда к тебе не выйдет… Что касается Кошкина и Петренко. Может быть, они здесь есть, а может быть, их здесь и нет. Дело не в этом. А дело в том, подполковник Адамов, что у меня здесь женщины и дети. Тихие дети. И я бы хотел, чтобы они остались в живых. Но пока что буду считать их заложниками. А теперь слушай. В восьми километрах севернее есть железнодорожная станция. Через два часа на ней должен стоять паровоз с запасом угля и воды и с пятью вагонами. Второе. Ты уберешь всех своих бойцов от стен нашего городка и обеспечишь проход моих людей к станции. Каждые полчаса я буду выпускать одного бойца, чтобы он проверил, выполняются ли мои условия. Если он не вернется, я убиваю одного из заложников. Если он вернется, но скажет, что вы не выполняете или недостаточно хорошо выполняете одно из условий, я убиваю одного заложника. И так каждый раз. Да! Забыл. В принципе можете попробовать убить меня. Но ты же знаешь, Адамов, у меня есть по‑настоящему верные люди. И если что‑то со мной случится… Тогда, к моему глубочайшему сожалению, они убьют всех заложников и начнут с детей. Это всё. Мог бы еще пару советов тебе дать, чисто по‑дружески, но батареек жалко…
Я пнул бревенчатую стену ногой. События разворачивались по худшему из сценариев. Что бы мы ни сделали теперь, погибнут невинные люди. Значит, нужно атаковать одновременно всех охранников. Но это невозможно.
Тем не менее делать что‑то надо. Чем могут нам помочь из‑за Щита, я не представлял.
9
Бур спустился, и началась возня. Бойцы, с виду беспорядочно, перемещались по всему инкубатору. Пару раз куда‑то к южной стене пробежал Ратмир. Слышны были негромкие окрики, команды, лязг металла. Распахнулись ворота конюшни. Вывели лошадей, что‑то делали с ними. Ученый, как был, в своем белом халате, занимался чем‑то у стеллажа над таинственной дырой в земле. Охранник помогал ему передвигать и осматривать что‑то в длинных брезентовых свертках, которые лежали на стеллаже.