– Садитесь. – Пьяный Изюмов показал стаканом на диван, не переставая при этом теребить рваный носок.
Это зрелище, как и вырвавшееся у Лили «Гарри!», отнесло меня на много‑много лет назад. В те далекие годы рваные носки у Юры Изюмова скорее были правилом, чем исключением.
«Нам приходится экономить. Мы не можем позволить себе то, что покупаете вы», – говорил мне, жителю барака, обладатель огромной квартиры в обкомовском доме.
И Юра экономил. Мясо ел только в гостях, а дома питался морковными котлетами. Когда собирали деньги на студенческую попойку, давал рубль («у меня больше нет»), а по ходу пьянки еще и пытался подзаработать: однажды за десять рублей съел личинку майского жука – склизкое желтое существо размером с крупную гусеницу. Зато осенью, когда мы надевали свои поношенные курточки, у Юры появлялся новый овчинный тулуп, пыжиковая шапка или даже настоящий кожаный плащ. Сэкономив на друзьях, а также на носках и трусах, он вкладывал деньги в своего рода недвижимость в царстве одежды.
Боги всегда будут смеяться над нами, подумал я. Громадные заводы из бетона и стали таяли на глазах как дымок дамской сигареты, а рваные носки оставались навсегда.
Я сел в кресло рядом с большой пальмой, а Бур сказал: «Как‑то не время рассиживаться» и остался стоять.
– Ну, тогда выпейте! – сказал Изюмов и потянулся к столику, на котором стояла бутылка водки, томатный сок и несколько стаканов (как будто он знал, что мы приедем!).
Нога его в рваном носке соскочила при этом с коленки и с сильным стуком ударилась об пол. Изюмов выругался и, с кряхтением перегибаясь через свой огромный живот, стал разливать водку. Потом, расплескивая, толкнул стаканы.
– Пейте!
– Спасибо, – отказался я.
– Пей, говорю!
– Юра, – сказал я. – Ты на нас не кричи! Мы тебе помочь хотим.
– Юра?! Я превратился в Юру. Понятно. А как же «товарищ генерал, разрешите обратиться»? – заварнякал Изюмов. – Когда это я стал Юрой? А? Для него я тоже теперь Юра?
Стаканом он ткнул в сторону Бура, скрестившего руки на груди.
– Говно ты, а не генерал, – спокойно сказал Бур, сузив глаза, и Изюмов как‑то сразу сник.
– Нет, никто мне не сможет помочь. Все кончено, – заныл он. – Мы отрезаны от всего мира. Ничего не работает. Мобильники, телевизор, даже видеоплеер… Высшее руководство страны…
Заговорив о руководстве, этот подлец мгновенно поменял тон с ноющего на трагически‑официальный.
– Высшее руководство страны, которое пыталось сохранить… Ценой собственной жизни… Их самолет… – Изюмов красочно покрутил стаканом с водкой. – Все акции в жопе! – неожиданно закончил он.
– Какие акции, дружище? О чем ты?
Несокрушимость веры в денежный расчет и сила жадности, не ослабевающая даже перед лицом гибели, всегда казались мне чем‑то из разряда невероятных чудес. В принципе, этих явлений не могло быть, но они были. А раз так, то почему тогда в начале марта не могут цвести одуванчики?
– Все оффшорные деньги вложил. В мобильную связь, коммуникации, энергетику. Эта дура нудила, давай, бери побольше, кризис заканчивается, все будет дорожать.
– Да ты сам говорил, что нет ничего надежней энергетических компаний и связи! – огрызнулась Лиля.
«Неужели я мог быть когда‑то хоть немного, но влюблен в эту базарную торговку, увешанную дорогостоящими побрякушками?» – подумал я.
– Акции, господа, вам больше не понадобятся, – сказал я коротко, не желая терять времени. – Подумайте лучше о ребенке. Анжела дома?
– Дома, – всхлипнула Лиля, поправляя несвежую рыжую прядь.
– Нам надо с ней поговорить. – Я встал с кресла.
– Нет! Гарри! Нет, не надо. – Лиля вцепилась мне в грудь. – Нет, не пущу! Не трогайте ее!
– Лиля! Ты что? Все в порядке.
– Нет! Нет! – Она колотила меня кулачками.
Похоже, ей нравилось то, что она делает. Какой‑никакой, а выход эмоциям. Игра в самоотверженность.
Тем не менее это не очень удачное подражание драматическим сценам из кинофильмов начинало мне надоедать. Я испытывал большое искушение отвесить ей пощечину.
– Успокойся, говорю. Это в ваших же интересах. Помочь хочу. Она в своей комнате?
– Не пущу!
– Слушай, Лиля, внимательно. Если бы мы хотели плохого, я б с тобой не говорил. Мы бы просто свернули вам шеи, и дело с концом… Анжела нам нужна. Она была с нами на объекте, хочу задать ей пару вопросов.
– На каком объекте? – произнесла озадаченно женщина и бросилась к мужу.
– На каком объекте, ты, урод? – Лиля схватила Изюмова за ворот спортивной куртки и стала трясти. – Во что ты втянул нашу дочь?
Изюмов к этому времени, расплескивая и проливая, но все же успел выпить еще стакан и теперь покорно болтал щеками.
– Ладно, я пойду, поговорю с Анжелой, а ты подержи ее пока, – сказал я Буру.
– Да нет уж, – ответил Бур. – Лучше наоборот.
Мы были похожи на двух грабителей, взломавших сейф с бриллиантами и опасающихся оставить один другого наедине с драгоценностями.
– Хорошо, пошли вместе.
– Тогда эту тварь придется связать, – кивнул Бур на Лилю.
Лиля дернулась, как от удара по спине, повернулась к Буру, широко открыла рот и громко прошептала: «Што‑о‑о?»
– Ничего, – ответил Бур. – У кого‑нибудь есть скотч?
Лиля опустилась у ног Изюмова на колени и почему‑то на коленях поползла к соседнему креслу. Кое‑как взгромоздившись на него, она с ужасом поглядела на нас с Буром и повторила своим потусторонним шепотом:
– Што‑о?
– Клейкая лента, в рулончиках таких аккуратненьких, есть у вас? – сказал Бур.
Анжела сидела в наушниках, задрав ноги на стол с тетрадками, и слушала музыку. Наушники были подключены к ноутбуку, на мониторе вспыхивали и опадали какие‑то электронные загогулины. За окном, в которое девочка смотрела, покачивая музыке в такт головой, человек двадцать военных в кителях и несколько женщин в расстегнутых куртках и пальто спокойно и деловито обсуждали что‑то.
Когда мы вошли, Анжела сказала «Ой!», сняла ноги со стола и поздоровалась.
– Как дела? – спросил я ее.
– Хорошо, – улыбнулась девочка, сдвинув наушники, но не снимая их.
Она, по‑видимому, не собиралась долго разговаривать с нами.
– А вы чего такие злые? – спросила она.
– Мы не злые, мы сосредоточенные, – сказал я в некоторой растерянности.
Такие двенадцатилетние девочки даже в лучшие времена приводили меня в замешательство. Всегда казалось, что они знают обо мне нечто такое, чего никогда не знал о себе я сам.
– Особенно Виталий Иванович, – сказала Анжела.
– Можешь называть меня «дядя Витася», – сказал Бур.
– Нет, – покачала головой девочка. – Я только дядю Игоря называю дядей. А вы – Виталий Иванович. Я помню. Очень интересный человек. Который все о себе знает.
– У тебя что, ноутбук работает? – спросил я. – Можно попробовать?
Я шагнул вперед. Но стоило мне нажать на клавиши, как экран погас, и на черном фоне выскочило уже знакомое мне слово «WORD». Сколько я ни пытался убрать заставку, ничего не выходило; жутковатые буквы спокойно переливались всеми цветами радуги, никак не реагируя на мои потуги. Компьютер висел, как мертвый.
– Адамов, не ломай технику! – вылез вперед Бур и своим огромным твердым пальцем нажал на кнопку питания.
Экран погас, а через секунду Бур нажал на кнопку еще раз. Почти мгновенно экран густо почернел, и на нем снова издевательски переливались неуничтожимые буквы.
– В жизни не видел ничего подобного, – тюзовским голосом сказал Бур, явно пытаясь втянуть Анжелу в беседу. – Да, знаний у меня не хватает.