Чагин подумал, что его подталкивают перевезти семью в Сектор, чтобы задержать тут надолго или навсегда. Но зачем? Ему слабо верилось, что он может так уж радикально помочь дерганым в их бредовых разработках.
– А что вы на меня так жмете? – Язык как‑то сам собой соскочил на «вы». – Боитесь, что мне в вашем офисе не понравится, и я передумаю?
– Во‑первых, передумывать поздно. Здесь, дружище, не детский сад. А во‑вторых… Знаешь, мне эти ваши закидоны вот уже где… Я, дружище, думаю о России и о будущем. Это вы тут каждый думаете только о себе и о своей семье.
«Каждый? Тут? Думаете? И Елена Сергеевна? А кто еще?» – подумал Чагин.
– Ну, в общем, пока нет, – ответил он. – Еще не готов.
В этот момент двери лифта открылись, и Никита прочел надпись на стеклянной перегородке: «Прыгающий человек».
Они вошли в большой зал, устроенный по принципу офисов в крупных американских корпорациях. Сотни две человек сидели за низенькими перегородками, стучали на машинках, говорили по телефону, щелкали какими‑то странными приборчиками, смеялись, скандалили и слушали музыку по радио. В дальнем конце зала виднелась глухая стена с тремя дверями, на которых блестели золотистые таблички, казавшиеся на таком расстоянии крошечными.
Появилась Наташа с непроницаемым лицом, и полковник передал Чагина с рук на руки.
– Дерзай! – сказал Виталий, тяжелым взглядом сузившихся зрачков провел по шумному залу, поманил пальцем двоих в серых пиджаках и в их сопровождении вышел.
Чагин облегченно вздохнул.
– Ну что, – сказал он Наташе, – показывайте своего прыгающего человека!
Наташа многозначительно улыбнулась и приложила палец к губам, как бы намекая на вчерашний доверительный разговор.
– Идемте! – повела она его в сторону дверей с табличками. – Кто из работников чем занимается, расскажем потом. А сейчас начнем с самого главного – с нашей программы и с образцов продукции. И познакомлю вас с нашим главным теоретиком.
– И не топорщитесь, ладно? Если я что не по‑вашему скажу. Помните наш разговор? – добавила Наташа тихо, глядя при этом в сторону от Никиты с выражением официальной строгости.
– Помню, – сказал Чагин.
– Вот и премиальненько!
Она, конечно, была дерганой, но скорее нравилась Чагину, чем не нравилась. Высокая, с туманом в голубых глазах, вынужденная на каждом шагу хитрить и изворачиваться. Было в ней что‑то опасное, но вместе с тем и подкупающее.
– Вот здесь, – показала Наташа на крайнюю слева дверь с надписью на табличке «Главный теоретик», – теоретик, это понятно. Здесь я. А здесь будет ваш кабинет.
Посередине была дверь с табличкой «Представитель президента», а правее ее – «Отдел № 1». Наташа открыла последнюю дверь и жестом пригласила Чагина:
– Прошу.
Никита шагнул и оказался в небольшой приемной. Из‑за стола, побледнев от испуга, вскочила молоденькая девушка с полуголой грудью.
– Это ваша секретарша, Анфиса.
У Анфисы были полные, ярко наведенные помадой губы, слегка косящие черные глаза с блеском и завитые каштановые волосы, переброшенные на одну сторону. На ней была светлая блузка с нежно‑зелеными цветами, завязанная у горла бантиком, под которым был устроен большущий каплевидный вырез, обнажающий до границы сосков довольно тяжелую грудь; а также странная темно‑серая юбка, скрывающая талию и очертания бедер. «Как это им удается? Какой‑то каркасик под тканью? Кринолин наоборот?» – мелькнуло в голове у Никиты.
– Здравствуйте, – прошептала Анфиса.
– Здравствуйте, – ответил Чагин и, желая приободрить девчонку, улыбнулся и поднес к левому уху сложенную лодочкой руку.
На лице девушки возникла мучительная гримаса. Она бросила взгляд на Наташу и очень нерешительно подтянула руку к левой, пышной, стороне своей прически.
– Анфиса, расслабься, – сказала Наташа, словно чему‑то радуясь. – Это Никита, отныне твой начальник. Значится так, сделай три кофе, можно тульский, коньяк и три бокала в кабинет и позови сюда Теоретика… А нам сюда. – Она распахнула дверь в кабинет.
Чагин вошел. Большая комната была абсолютно пустой, если не считать встроенного в стену шкафчика, громадного письменного стола, обтянутого зеленым кожзамом, черного офисного кресла с потертым на краях сиденьем, небольшого приставного столика и двух стульев. Не было ни часов, ни цветов по стенам, ни кондиционера, ни сертификатов о якобы победах в международных конкурсах, ни каких‑либо других офисных атрибутов, знакомых Чагину по старым допереворотным конторам. Только на фронтальной стене висел большой плакат в застекленной рамке.
Справа было окно, выходившее на ржавую крышу, слева – стена‑перегородка, не доходящая сантиметров тридцать до пола и, наверное, метр до потолка. Если встать на стул, можно было заглянуть в соседний кабинет. Соседним кабинетом, как понял Чагин, был кабинет представителя президента, то есть Наташи.
– Вот оно как, – сказал Чагин, подсунув под перегородку левую туфлю и покачав ею из стороны в сторону на территории соседнего кабинета.
– Вот так вот, да, – сказала Наташа. – У вас, между прочим, шнурки развязались.
– Вечная проблема с новой обувью, – вздохнул Чагин и, выдвинув стул, присел завязать шнурок.
В это время в открытые двери послышался звонкий надтреснутый голос:
– Секретность, паника в блогосфере! Секретность! В этом весь цимус.
Голос приближался и через пару секунд уже слышался из приемной.
– Вот так, Анфиса. Кто больше меня его ждал? Кто? А ведь даже имени его не сообщили! Ну что ж, тем лучше, тем вкуснее… Паника в блогосфере! Показывай‑ка мне его!
Чагин, решивший подтянуть шнурки и на правой туфле, увидел на пороге стоптанные спортивные тапочки и края черных брюк, заляпанные грязью.
– Это главный теоретик! – сказала Наташа. – А это…
Чагин покончил с шнурками и выпрямился. Он увидел взлохмаченную черно‑седую голову с щетиной до самых глаз на бледном лице. Голова уставилась на него черными круглыми глазами, открыла рот и сказала: «Па…»
– А это Никита Чагин, – продолжила Наташа.
Черные глаза совершенно округлились, голова крикнула «Паника в блогосфере!» и исчезла. Послышался хлопок двери и топот убегающих спортивных тапочек.
Наташа наморщила лоб. Похоже было, что случившееся явилось неожиданностью даже для нее.
– Он убежал? – спросила она зачем‑то у Анфисы.
Анфиса кивнула.
– Стой здесь, – приказала Наташа. – Я схожу за ним.
Она вышла. Никита развел руками и поджал губы, как бы говоря Анфисе: «Что мы с вами можем поделать?». Анфиса стояла не шелохнувшись.
Никита встал и обошел вокруг стола, приблизившись к плакату на стене. Анфиса стояла у открытых дверей и молча смотрела на него, выполняла приказ. Никите было жалко ее.
– Ну, что тут у нас… – сказал Никита, стоя вполоборота у застекленной рамки. – Значит, мы за прогресс…
«Мы – за прогрес!» – гласила надпись на плакате. (Слово «прогресс» было написано с одной буквой «с», и это не было похоже на случайную ошибку.) Посередине, на фоне неба, заполненного большим количеством летательных аппаратов, стоял узкий небоскреб из синего стекла, отдаленно напоминавший офис российского Газпрома, а к нему по металлической плитке с разных сторон шли две дружные группы людей. Люди смотрели вверх и смеялись от счастья. При этом они держались за руки и, похоже было, высоко раскачивали руками на ходу, как бы радуясь или танцуя.
Слева к синему небоскребу приближался священник в черной рясе, трансвестит в красных плавках и разноцветных перьях в радужных волосах, девочка в школьной форме и седая женщина с огромной грудью и раздутыми от ботокса губами, наверное, бабушка девочки. Справа двигались, очевидно, желая сомкнуться с первой группой в хороводе вокруг небоскреба (что, конечно, было невозможно, учитывая размеры здания и рост изображенных человеческих фигур), – крепкий мужчина в форме и с округлым футляром на боку, девушка с очень большой грудью и очень узкими бедрами, малыш лет пяти на роликах и юноша в тесном черном трико мима, похожий на вчерашнего продавца из магазина «Клитор». Присмотревшись, Чагин увидел, что все фигуры составлены из крошечных мобильных телефончиков, флэшек и компьютерных чипов, и подивился трудолюбию, кропотливости и явному идиотизму художника.