И когда по тревоге я мчался с включенной мигалкой улицами Москвы, я думал почему‑то, что сани из моего сна были нашей Родиной, что бы это слово ни значило. Мы ее вроде бы хотели спасти, удержать, а на самом деле сталкивали, разгоняли по наклонной плоскости. И я еще подумал, чтобы развеселить себя, а вот здорово было бы вырыть громаднейший котлован, собрать по периметру все другие родины. И чтобы все другие соответствующие спецслужбы растолкали бы каждая свои сани и отпустили, а потом, у дна, они врезались бы все друг в друга: вот был бы грохот! И что‑то мне подсказывало, что как раз и наступает такой момент. Момент столкновения и грохота. Во всяком случае, теперь я могу признаться, что в те минуты я желал катастрофы.
Это было утро второго марта 201… года. Мы собрались в четвертом корпусе, на Юго‑Западной. Изюмов злился. Он торопился, очевидно было, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Тем не менее, ожидая, пока соберутся все, говорить не начинал. Потирал свои толстые генеральские щеки, выдвигал ящики, листал бумаги, входил и выходил из своего громадного кабинета, в котором мы все расселись и негромко переговаривались, делясь мелкими новостями и немножко расслабляясь, настраиваясь, как перед любой хорошей дракой.
Некоторые были одеты в форму, некоторые нет. Виталий Бур сидел, как всегда, в великолепном костюме, он умел одеваться, словно в Голливуде. Посматривал на остальных с улыбкой. Двухметровый наглец. Он у нас числился по особым делам, хотя это и звучало несколько чрезмерно: «Шатуны», наше подразделение, и так было особым, да еще и в составе особого корпуса.
Впрочем, по особым‑особым‑особым был и я, и еще Мураховский, и Семиглазов, и Саша Попов. Мураховский, мрачный, толстенький, сидел, потирая рукою лоб. У него на погоду болела голова. А вот Саши Попова не было. Это было немного странно, он был очень быстр и пунктуален, всегда появлялся раньше всех. Вчера вечером, после встречи с Региной, я разговаривал с ним по телефону. Так, о всякой ерунде. Просто хотелось после зодиакального помешательства услышать голос друга. Настроение у него было прекрасное; понимая, почему я расстроен, он пробовал развеселить меня, и это ему удавалось.
Когда‑то мы втроем, Саша, Изюмов и я, бывшие однокурсники, после службы в комитете были по одному переведены сначала в разведку, потом в Корпус, а затем уже и выделены в «Шатунов».
Название «Шатуны» придумал я. Как раз в тот момент и происходил развод с женой, дочка оставалась с ней, а я‑то считал, что все лишения, службу и т. д. терплю ради дочки – и вот такой поворот. Поэтому я был тогда не в себе, даже думал, а не кончить ли с этим со всем, с этой службой «неведомой стране», как мы с Сашей Поповым позволяли себе шутить, оставаясь с глазу на глаз. Вот когда нам объявили, что собирают подразделение «особое в особом», и предложили подумать над названием, я и ляпнул: «Шатуны». Думал, что горькую иронию мою сразу же раскусят, и даже испугался. Такой шутки могли не простить. Шатун ведь бродит без цели, ни семьи у него, ни дочки, ни хрена, одно бешенство, и лучший выход для него – чтобы его пристрелили.
Однако название почему‑то одобрили. Оно сразу прилипло. «Отлично! – воскликнул тогда Изюмов. – Отлично! И на других не похоже, и смысл ясен: “Лучше нас не трогать. Разбудили – сами виноваты, прячьтесь, крушить будем без разбора!”»
…«Внимание!» – сказал Изюмов, стоя у своего стола. «А где же Попов?» – шепотом спросил я у Виталия Бура. «Адамов! – Генерал, казалось, глядя на меня, едва сдерживал глухую, нарастающую ярость. – Повторяю последний раз. Внимание!»
Изюмов всегда начинал важные, да и неважные тоже, да в общем все свои заявления с этого слова: «Внимание!» Иногда я даже думал, может в этом и заключается секрет его столь быстрого, по сравнению с нами, продвижения по служебной лестнице.
– Вчера около 21.00 неустановленными лицами в неизвестном направлении вывезены все боеприпасы и оружие со складов 3114 и 3117 в районе Орехово‑Зуево. Повторяю. Все боеприпасы и всё оружие.
Мы пошевелились. Бур поправил отвороты пиджака.
– Некоторые из вас должны быть знакомы со спецификой этих складов. Остальным сейчас будут предоставлены материалы для ознакомления, – продолжал Изюмов. – Второе. Ночью на место ЧП был направлена группа во главе с подполковником Поповым.
Тут я несколько напрягся. «Почему ночью? Почему не сразу же? Саша! Что с ним?» Тон Изюмова не предвещал ничего хорошего.
– Спустя десять минут после прибытия группы на место мы потеряли с ними связь. Телефоны и радиопередатчики были либо уничтожены, либо повреждены. Поначалу была принята версия, что мобильную связь кто‑то глушит, однако… Короче, вышли из строя все, подчеркиваю, все телефоны и радиопередатчики. Связавшись с нашим агентом в Орехово‑Зуево, мы вскоре получили информацию, что группа находится на территории складов. Агент наблюдал, как члены группы свободно перемещались по территории. Никаких признаков вооруженного противостояния не было. Затем агент сообщил, что группа рассеивается. – Изюмов словно захлебнулся от злости и сделал паузу в две‑три секунды. – На вопрос, что значит «рассеивается», агент ответил «расходятся по одному кто куда».
Изюмов налил стакан воды и выпил его весь. Все зашевелелись и переглянулись. «Кто куда»! Такое нечасто услышишь.
– Сразу же после этого связь с агентом тоже прервалась. – Изюмов сжал кулаки и опустил их на стол. – Полтора часа назад подполковник Попов был задержан у станции Железнодорожная. Ехал на велосипеде. А сейчас вы сами все увидите. И услышите.
Изюмов сделал знак рукой, и адъютант встал и раздвинул шторки на правой стене.
За бронированным стеклом, посреди квадратной серой комнаты на привинченном к полу стуле сидел мой друг Саша Попов. Руки его были в наручниках, а лодыжки пристегнуты блестящими цепями к металлическим ножкам стула. Лицо Саши странно изменилось. Именно странно, потому что эти перемены скорее всего не были напрямую связаны с тем, что его прикрутили к стулу цепями. Да, Саша был другим. Каким‑то тихим, что ли. Как на первом курсе, когда мы с ним в стройотряде сидели ночью у костра и мечтали, как заработаем денег и вернемся к нашим любимым девушкам.
Перед Сашей стояли два небольших человека в сером. Один был постарше, с залысинами, левую руку держал в кармане брюк.
– Подполковник, я повторяю вопрос, – сказал человек с залысинами. – Что вы установили? Где оружие? Где ящики с «керамикой»?
Несколько человек с нашей стороны стекла тут же заглянули в листки, которые, тихо передвигаясь по кабинету, раздавал офицерам адъютант. Я взял листок, не глядя. Значение слова «керамика» не интересовало в тот момент нисколько. Я ждал реакции Саши.
– Где они? Вы понимаете, что это в данный момент самое главное? С членами вашей группы мы разберемся потом. Я обещаю вам, что мы досконально выясним, почему вы прекратили выполнение задания и разошлись. И кто стоит за этим. А сейчас – где ящики? У кого они?
Саша поднял голову и улыбнулся серым людям. Затем улыбнулся бронированному и непрозрачному с его стороны стеклу. Он прекрасно знал, что за ним наблюдают, сколько раз видел это одностороннее окошко и так и сяк, и с изнанки, и из генеральского кабинета.