– Да? Интересно, – переключилась на него Анфиса. – А что взамен попросишь?
– Взамен… – начал формулировать толстяк, – взамен я попрошу вот что…
– Анфиса, ты что, с ума сошла! – перебил я и шагнул к толстому. – Встань! – приказал я ему.
Он ухмыльнулся.
– Встань! – повторил я.
– А в чем дело, Ваня? – спросил толстяк, явно издеваясь надо мной.
– Ни в чем! – выдохнул я, ударив его боковым правым в висок.
Толстяк хрюкнул, покачнулся, но не упал.
– Живой? – спросил я его, встряхнув отбитой рукой. – Вставай и пошел. А тебя, Анфиса, я приведу в Москву, не бойся. Но я хочу знать, куда мы идем и сколько нам осталось. И не заблудилась ли ты. И почему эти уроды следили за тобой. И что это за человек, которого ты ищешь? В чем вы все замешаны?
Анфиса молчала с полминуты, все то время, что громадный Тэг мучительно старался подняться на ноги, упираясь спиной в ствол тоненькой ольхи, которая под его тяжестью гнулась и грозила сломаться.
– Хорошо, Кошкин, – сказала она наконец, назвав меня почему‑то по фамилии, – нам осталось идти часа полтора‑два. Потерпи, пожалуйста. В лесу будет избушка, в которой мы отдохнем. Там эти двое расскажут, как найти того, кого я ищу, а дальше – как повезет.
– Кого ты хочешь найти? Полковника? Каких, интересно, войск? Или, может быть, полиции? Или ГАИ? Хотя про ГАИ ты, наверное, и не слышала никогда… И почему мы не можем у них всё узнать прямо сейчас? Зачем их тащить с собой?
– А этого я тебе не скажу, – ответила она, оглянувшись на Хэша и Тэга. – Сам догадайся, если не дурак.
«Как я могу о чем‑нибудь догадаться, если я даже не знаю, кто такая ты? Откуда взялась? Что такого шепчешь бойцам на ухо, отчего они бледнеют, как мертвецы?» – думал я, углубляясь в лес, как мне казалось, бесповоротно.
14
Как Анфиса ориентировалась в ночном лесу, для меня было загадкой. Мы почти не останавливались. Она не бегала туда‑сюда, не принюхивалась к следам, не исследовала стволы деревьев, в общем, не делала ничего из того, что полагается делать следопытам. Наверное, решил я, она просто хорошо изучила эту дорогу. Может, оставила какие‑то метки, заметные ей одной.
Короче, часа через два, как девчонка и обещала, мы подошли к избушке. Это было старое, допереворотное сооружение с сенями и даже небольшим покосившимся крыльцом. Мой фонарик сел, а свой Анфиса выключила, как только мы оказались у порога. Войдя в темноте в скрипнувшую дверь, она порылась где‑то внутри и вскоре зажгла свечи, после чего дала мне знак: «Заводи!»
Хэш и Тэг, оказавшись в сенях, рухнули как подкошенные. «Воды!» – попросил Хэш. Челюсть у него распухла до невероятных размеров. Не видно было глаза, а снизу появился как бы зоб, нависавший над воротником и прикрывавший шею. «Наверное, останется уродом», – подумал я. Непохоже было, чтобы где‑нибудь в избушке прятался врач, который мечтал вправить ему сломанные кости.
– Воды! – процедил он еще раз в щелочку губ. Открывать рот, как это делают здоровые люди, не гоняющиеся в гостиницах за рюкзачниками, он не мог.
– Обойдешься! – сказала Анфиса. – До утра не умрешь.
– Анфиса! – раздался голос Тэга. – Мое предложение еще в силе. Я покажу тебе, где полковник, а потом проведу через лес к Тихой. Подумай. Сама ты не выберешься.
– А это мы еще посмотрим. Свяжи их хорошенько, – сказала она мне. – И пойдем поспим пару часиков.
Я снова перемотал веревкой щиколотки дерганым бойцам и на всякий случай связал их между собой. Тэг шипел от бешенства, и мне было страшно делать то, что я делал. Но назад дороги не было, поэтому я затянул узлы потуже и легонько пнул толстяка под ребра.
– Не шипи! – посоветовал я ему.
В избе была одна комната с печкой посередине. Окна были заколочены досками снаружи. Пахло мышами и древесной гнилью. На печке стояла горящая свеча. Еще одна горела на полочке на бревенчатой стене. Громадные тени дрожали, расходились и перекрещивались на стенах и потолке. Анфиса казалась по сравнению с этими тенями маленькой и хрупкой. И очень уставшей.
Она достала из какой‑то тряпочки несколько кусков соленого сыра и сухари из пресного хлеба.
– Вон там вода, – показала она на оцинкованное ведро в углу, накрытое листом фанеры. – Кружка одна. Пей ты, потом я. Можно было бы сделать чай, но нежелательно разводить огонь. Нас могут искать.
Я с жадностью схватился за кружку, набрал воды и уже поднес ее к губам, как вдруг передумал.
– Нет, вначале ты. – Я протянул кружку девчонке.
Она выпила половину и отдала мне.
После Переворота вся вода в Тихой, даже из‑под крана, была вкусной, похожей на родниковую. Но эта, в закопченной кружке, в избе с заколоченными окнами, с лежащими в сенях связанными крепкими мужиками, с которыми я не побоялся вступить в бой, была самой вкусной водой за всю мою жизнь.
Поев, Анфиса сказала: «Вот и премиальненько!» – и стала укладываться спать. Вдоль стены стояла широкая деревянная скамья. Из‑под нее девчонка вытащила спальник и разложила его на скамье.
– А ты полезай на печку, – сказала она. – Там есть матрас. Подушки нет, сорри.
Через несколько минут я лежал на матрасе, на печке, Анфиса в своем спальнике на скамье. Свечи потушили. Ветер шумел в верхушках деревьев, сопели и стонали в сенях Хэш и Тэг, где‑то запел сверчок.
– Рассказывай! – сказал я. – Кто ты такая? Что здесь делаешь?
– Может, лучше утром? Нам спать всего пару часов. На рассвете надо уходить.
– Нет, сейчас. Ты обещала.
– Хорошо, – сказала Анфиса. – С чего начать‑то? Знаешь Анжелу?
– Какую? – спросил я, хотя сразу понял, о ком речь.
– Ну, церкви в Секторе видел? Изображения девочки с крыльями? Знаешь, кто такие ангелианцы?
– Знаю. Но Анжела – это миф. Сказка.
– Нет, Кошкин, Анжела существует.
Я замер.
– Ты ее видела?
– Нет, не видела. Но я точно знаю, что она существует. Я видела, как она это делает.
– Что делает? – спросил я.
– Как она мобильники включает. И я еще много чего видела.
Я почему‑то в этом не сомневался.
– Вот, значит, – продолжала Анфиса, зевнув, – вначале я искала Анжелу.
– Где? Здесь?
– Здесь, не перебивай. Ну, искала и не нашла. Хотела уже назад вернуться, а потом случайно узнала про одного человека… И вот этого человека мне надо… Короче, ты все равно не поймешь.
– Так – не пойму, – согласился я. – Это точно. А ты начни сначала. Почему сбежала? Почему Наде ничего не сказала? Зачем у тебя дома телефон?
Все тело у меня болело, и я никак не мог улечься на старом сыром матрасе. Анфиса помолчала, слушая, как я вожусь на печке и покряхтываю.
– Кошкин, лучше спи. Я тебе завтра все расскажу. Честно.
Голос у девчонки был сонный, она еле ворочала языком. Мне стало жалко ее.
– Ладно. Пусть будет завтра. Деваться некуда… А спать все равно не буду, – сказал я решительно. – Вдруг они развяжутся?
Но Анфиса уже не слышала меня. Некоторое время я прислушивался к ее дыханию и к звукам, доносящимся из сеней, но потом глаза мои закрылись, я глубоко втянул в себя воздух и провалился в беспамятство.
15
Проснулся я от какого‑то стука. Кто‑то вошел? Или вышел? В избу сквозь щели в заколоченных окнах проникал утренний свет, но его было слишком мало, чтобы разглядеть, что происходит в углах. Я хотел вскочить, но, едва пошевелившись, застонал от боли. Неплохо меня вчера отделали! Даже лучше, чем позавчера. Я привстал, оперся на локоть и вспомнил всё.