Мигнул последний светофор, надвинулась и отступила небоскребистая громада элеватора. В элеваторе отец. Провожать не пошел. Как там в стишке, недавно читал:
«Стоп, а не дурак ли я? Не дурак ли? Может, вернуться? О-о, вот бы торжествовал папаша!»
Сергей уперся лбом в холодное стекло, будто и на самом деле хотел взглянуть на себя через годы.
На черном экране неба шло немое кино. Чуть слышно стрекотала лента, мелькали кадры. В кадрах Сережка Демарев. В одной гимнастерочке без погон и с расстегнутым воротом, пилотку потерял, бежит рядом с поездом, огибая голые столбы, продираясь через придорожный кустарник.
— Держись, братишка, остановка скоро.
Они улыбнулись друг другу, и обоим малость полегчало.
На остановке шумно вошли четверо: женщина и трое мужчин. Протащились мимо Сергея до середины вагона и застопорили, растерянные и недовольные, будто хозяева вернулись домой, а дом полон квартирантов.
— Тут все занято, мальчики. Кондуктор, где мое место?
— На кладбище, — высказался, слова не просил, мужик в узбекском халате поверх всего. Халат полосатый, в ручищах набитая, черт знает чем, полосатая матрасовка. Как два арестанта в обнимку.
— Ты, сосиська, постереги-кось.
Он передал мешок легко одетому парню и зашнырил по вагону.
— Волокитесь сюда, вся купе свободна.
Пассажиры, шушукаясь, кому нижнюю, кому среднюю полку занимать, распределили места.
— Комфортабельно устроились. Вспрыснем?
— Не мешает.
Защелкали замки чемоданов, зашуршала бумага с закуской, стукнула о столик бутылка.
— У меня только пиво, мальчики.
— Пиво пить — одна надсада. Наливай моей.
Притихли. Четырежды пробулькала жидкость.
— Со знакомством.
Чокнулись. Глотают. Крякают.
— Ух, крепка, язва.
Женщина захлопала ладошкой по раскрытому рту, дыхание перехватило.
— Это что у вас за напиток? Самогонка?
— Чш-ш.
После второй заговорили. Сергей скоро уже различал по голосу, который Митька, который Ванька, кто где жил и куда едет.
— Я сперва-то в деревне родился, а потом в школу начал ходить…
— А к нам в колхоз кукурузник прилетал…
— Я, если бы не эта реформа…
— Ш-ш.
— …ни за што бы не завербовался.
— И много накрылось?
— Около ста.
— Тысяч? Прилично. И кем вы работали?
— Санитаром в морге. Меня так и звали: Морган.
Хихикнули.
— Платили хорошо?
— Кто, родственники? Платили. Натамированных одевал. За взрослого полусотку брал, за детишку — тридцатка. Покойничка, царствие ему небесное, снарядить — сила нужна. Окостыживается…
— На чужом горе наживался, значит.
— Время заставляло.
Сергея передернуло: этого тоже время заставляло, паразита.
— Война, голод-холод, болезни, — продолжал расписывать, статью доходов Морган. — Мерли. Складываю деньжонки в чулок. Накопил. По весне дачку собрался рубить. А мне взяли, да тем топором обей руки и отрубили. В декабре будто реформа вышла, после Нового года уволили за взятки. Помыкался, помыкался: в директора не берут, в сторожа не хочется. Сам украдешь — посадят, и другому дашь украсть — посадят. Минск еду восстанавливать.
— А к нам в колхоз кукурузник прилетал.
— Ну?
— Сел, посидел, посидел и улетел.
— Ты как Пушкин про саранчу: все съела и улетела. Наливай, Дмитрий.
Звякнули кружки. Хлеб нюхают.
— Огурчиков бы…
— Али г-груздочков.
— Мальчики, потише, люди спят.
— Дрыхнут, как в морге. Шуми.
Но в соседних купе проснулись и заворчали. Кто-то пожаловался проводнице, и она, здоровенная и увешанная медалями, шла на голоса, задевая плечом торчащие со средних полок ноги пассажиров.
— Товарищи, вы слишком широко разговариваете. Еще услышу — на ходу высажу.
Беседа пошипела залитыми углями и потухла. Самогон выпит, колбаса съедена, жизнь пересказана. Осталось спать.
Сергей шинель под бок, шинелью укрылся, кулак под голову, лежит. На часах за полночь, глаза хоть выколи: стоит перед ним этот Морган с детским бельишком. Еле заснул.
Утро в поездах наступает рано. К утру машинист устает. Резче трогает, резче тормозит. К кому в колхоз кукурузник прилетел, с полки свалился. Ну, убился. А он встал, — глаза опухшие — пересмотрел на свет все бутылки — пустые. Вздохнул. Полез досыпать.
Проводница, пока хождение не началось, торопилась сделать уборку. Водой брызгает, пепельницами стучит.