— Во-первых, я сказал: проводите то-ва-ри-ща, а не задержанного; во-вторых, нужно здороваться; в-третьих, полюбуйтесь на себя: пряжка скоро позеленеет, пуговицы не чищены, сапоги тоже, явились на работу. Сколько вам говорить, что работник милиции — это…
— Зеркало городу… — робко сказал Юсупов и виновато понурил голову.
— Ладно, посели моего земляка, где посвободней. Скажешь коменданту: я разрешил. Подожди в дежурке, сейчас я его отпущу.
— Видал кадр? — кивнул Зотов на дверь. — Знаешь, о чем я мечтаю? О милиционере со средним образованием. Со средним как минимум. Может, останешься?
— Не-ет, — закрутил головой Сергей. — Руки на завод просятся. И потом посмотрите. — Вынул из кармана газету, положил перед Зотовым последней страницей кверху. — Видите? Мои руки должны быть там, где они больше требуются.
— Нам тоже требуются.
— Не знаю. Тут про милицию ничего не написано.
— И упрямый же ты, Демарев.
— Не упрямый — прямой, товарищ капитан.
— Ладно, иди работай, прямой.
Сергей козырнул.
23
Вот теперь Сергея с ходу взяли на завод.
— Так трудовой книжки нет у тебя, говоришь? — Инспектор по кадрам в офицерском кителе со следами орденов и пустым правым рукавом привычно развернул новенький паспорт, вытащил из сейфа новый бланк. — Кем тебя писать? Подручным штамповщика согласен? Вот тебе приемная записка, найдешь кузнечный корпус, спросишь Киреева, он наложит для проформы резолюцию, и обратно сюда. Все. Иди.
— А Владимир Шрамм не у вас работает? — задержался на выходе Сергей.
— Может быть. Долго искать надо.
Завод ошеломил Сергея: так вот он какой… Ну, читал раньше к газетах про заводы. В Лебяжьем у них был, тоже заводом назывался: кузница, столярка да пила-циркулярка. А тут этакая громадина. Глаз не охватывает. Корпуса, корпуса, корпуса. Крыши сводчатые. Как валы на море. И каждый — девятый.
Сразу от проходной — аллея. Широкая. Тополя, будто сейчас из парикмахерской, посторонились, дорогу новичку уступают. Рисованные портреты передовиков производства посматривают с холста на него. Кто улыбчиво, кто напустив строгость. И вот-вот спросят: ты к нам?
И вдруг — грачиный крик. Откуда бы? Задрал голову — в ажуре высоковольтных опор гнезда чернеют, грачи кружатся. Завод и… грачи. Вот это пейзаж!
Ишь, приспособились где. Сплошная электрификация. А до войны, говорят, здесь лес был.
— Дяденька, паровоз!
Сергея дернули за рукав. Вовремя дернули: перед самым носом черномазый паровозик из ворот цеха выползает. Низенький, словно на четвереньки встал. Сергей вздрогнул и попятился.
— Тебе что, жить надоело, под колеса лезешь?
Девчонка-подросток в рабочем комбинезоне насмешливо оглядела его всего — от пилотки до сапог.
— Извините, гражданочка, зазевался. Вы, случайно, не подскажете, где кузнечный корпус?
— За теплотрассой, налево.
— А теплотрасса где?
— Что, не работал ни разу, что ли? Вон видишь трубы? Обмотанные такие.
— Спасибо.
— На здоровье.
Сергей козырнул, девчонка полупоклонилась. И пошла, зацокала каблучками по асфальту. Маленькая, аккуратненькая, в рабочем комбинезоне.
Начальник отделения штампов Киреев был у себя. Нахлобучил клетчатую кепку на телефон, чтобы не мешал тут своими звонками, и терзает логарифмическую линейку. Меж пальцев авторучка и мундштук, сигаретка дым в глаза пускает. Киреев морщится, дует из горбатого носа на струйку дыма, шевелит губами. Свел брови, а они будто сплелись и никак разойтись не могут. Подвигал, подвигал Киреев ползунок, написал две цифры и задумался: что-то не то вроде. Сунул вместо мундштука кончик авторучки в зубы и вот тянет, раскуривает — щека к щеке прилипает.
Сергей кашлянул. Киреев вскинул глаза. Брови моментально разбежались по своим местам.
— Вы к кому?
— К вам. На работу.
— Где же ты был раньше? — Киреев сгреб в кучу всю свою бухгалтерию. — Садись, настоишься. Запарился, поймаешь: план о-е-ей, людей нехватка, реконструкцию затеяли, оборудование допотопное, меняем. Один молотишко был — еще Чингисхан на нем пику ковал. И рабочий нынче шире в плечах стал, развернуться ладом негде ему, так стенки раздвигали.
Он так плотно лепил слова, что Сергей не понял, почему Чингисхан пикуковал на молоте и раздвигали стенки.
— Вот заседаю, поймашь, бабки прибрасываю. В цехе конец месяца, в техникуме конец года. Хоть разорвись. На пятом десятке учиться приспичило. К механике этой, — Киреев пихнул от себя логарифмическую линейку, — никак приноровиться не могу: цифрешки маленькие, план большой. Вот и гадаешь: то ли спереди нолей добавлять, то ли сзади. Ковырнешь запятую, да не там — без премии. Учишься где-нибудь? Да, ты ж из армии. Деньжата, в общем, нужны. Поставлю-ка я тебя на самый денежный штамп: на новый семитонный. Вот такие рубли кует, — Киреев стукнул костоватыми пальцами по краю стола. — Один полплана делает. Договорились?