— Яша, подмажь, тяж его в маш!
Яша мазутной тряпкой на проволоке шаркнул по бойку, Сюткин давнул рычаг.
— Ух-х!
Что фугаска взорвалась. Сергей голову в плечи — и за станину.
— Хоп-п, хоп-п, х-хох, — тискает штамп железо, как дородная стряпуха тесто.
— Э-ээ-эй! Шевели-поехали-и!
«Меня зовут».
Сергей вилку за поручни — и к штампу. Вот она: «жар-птица». Лучится — глаза слепит. За что там ее цеплять? Жарища — со звездочки на пилотке эмаль отскочила. Заворотил нос на сторону, тычет наугад. Пока щупался — на штампе новая заготовка. Так и обдало огнем. Паленым запахло. Бросил вилку, отбежал подальше, обмахивается рукавицей. Сюткин с Яшей посмеиваются: дескать, твердоватое жаркое, да?
«Врете, поддену», — закусил удила Сергей.
Ругнулся шепотом. Шепотом, а помогло. Поддел. Теперь вези, не тормози. Как бы не так — вези, если новые пимы еле пола касаются. Деталь рабочего перетянула. Ну, не смех ли? Смеются. Сюткин советует:
— Надувайся!
— Как в духовом оркестре! — уточняет Яша.
И:
— Го-го-го! — вдогонку.
— Х-ха… Хм. К-ха, — сдерживается штамп, чтобы тоже не расхохотаться. По выгнутой спине окалина барабанит. «Жар-птица» чуть держится на кончике вилки. Да, твердоватое жаркое.
Сергея заносило то вправо, то влево, руки сгибались в локтях, когда он из последних напружинивал их, плечи поднимались выше головы.
— Нет, не работать мне здесь: жидковат, — вслух сказал он сам себе и встал на полдороге.
— Книзу, книзу дави, топчешься ты, что кот на пепле.
Прессовщик рысью подбежал к Сергею, резко давнул поручни книзу. Поковка сползла к цепочке, стало терпимо.
— Архимеда не забывай. Наша работа — тоже произведение силы на плечо.
Сергей, плохо соображая, о чьем плече толкует ему прессовщик, вытер о свое едучий пот с подбородка, не продохнет никак.
— Переберись за самые кончики держака, поймался ты за середину. Не бойся, не выскользнут.
Перебрался — совсем легко.
— Так. Теперь давай.
— Сам давай, я щекотки боюсь, — отшутился приободренный Сергей.
— Обтерпишься. Все мы ее поначалу боялись. Давай вези, не тормози.
Интересная штука работа. Великую ли хитрость показали ему, а пошло дело. Мало-помалу приноровился, бегом забегал. Разгонится, резко дернет на себя вилку — и «жар-птица» в гнезде.
— Ат-та, — похваливал прессовщик и нажимал педаль.
Пресс, довольный новичком, мурлыкал шестеренками, шмякалась на поддон тушка, а крылья, венчики и хвост летели в коробку для обрези. А штамп ахал и ахал. Девчонка-нагревальщица поддала огоньку. Одна за одной катились болванки. Вовка то и дело макал в корыто с водой крючок, Яша вылизывал тряпкой на проволоке мазут из ведра, Сюткин согрелся, скинул куртку, вертится волчком, «шевели-поехали» кричать некогда.
— Ах! Ах-ах.
Сергей заметил, что штамп с каждой деталью делает все меньше и меньше ударов.
«На прочность испытывают, заполошные. Попить бы…»
— Пере-кур-р!
Бригадир первым кинул в воду клещи. Клещи пискнули, взметнулось облачко пара.
Снимали рукавицы, вытирались кто чем, сворачивали цигарки, шли на улицу. Сергей — к будочке с газировкой. Сейчас он ее ведро выпьет. Нацедил стакан, хлебнул и задохнулся.
— Крепка-а. Не сравнишь с покупной.
Газировка шипела во рту, щекотала нёбо, взбадривала.
— Крепка. Хоть закусывай-к, — икнул Сергей и выплеснул недопитое.
Семитонновские отдыхали в прицеховом скверике. Разлеглись по-цыгански кружком — голова к голове, ноги веером, — чадят самокрутками. Они здорово были похожи на колесо, которое вот только-только крутилось так, что сперва со спиц сорвало обод, а потом и само улетело в этот скверик и спокойно валялось теперь на молодой траве. В колесе не доставало одной спицы, и Сергей воткнулся на свободное место: сперва сунулся на коленки, а потом на локти.
— Ну, как? — сощурился Сюткин. — На танцы не поманит?
— Не умею.
— Вилка научит.
Сергей выдавил улыбку.
— Неужели ничего придумать нельзя? Мотор бы какой-нибудь приладить…
— И спидометр вставить, — хихикнул Вовка.
Сюткин улегся поудобнее, затянулся — карманы отдулись, окутался дымом.
— Можно придумать. У нас образованьишка маловато, инженерам пока не до того, руки не доходят.
Сюткин поднялся, смахнул с брюк прильнувшие былинки.
— Шевели-поехали, ребятишки. Ты, тьма! Вставай.
— Вставай, поедем за соломой, быки голодные ревут, — спел Вовка, перекатываясь со спины на живот.