— Подвинься-ка. Все беллетристику пашешь? Ты мне арифметику паши. Чего наполучал сегодня?
— Меня не спрашивали. — Сергей положил на отцовский блокнот ключ от погреба. Отец смотрел в глаза сыну, сын — отцу. В упор, зрачок в зрачок. Когда Сергей был Сергунькой, они часто играли с отцом в гляделки. Отец к великой мальчишечьей радости, первым отводил глаза. Сейчас он тоже первым опустил глаза, но то была уже не игра, и опустил он их не нарочно.
— Папка! Верни мешки на элеватор.
Отец нагнул угловатую голову и побагровел. От стыда или от злости?..
6
Сергей надеялся, что отец вернет украденное, и ключ от погреба снова заболтается на гвоздике в сенцах. Но ключа не было ни на гвоздике, ни под накомодником.
Гиблое время война.
— Ты чего такой!? — дернул Петька Сергея за рукав, когда тот, ни на кого не глядя, протискивался за парту.
«Сказать или не сказать? Может, посоветует что. Друг, как-никак».
На перемене, не сговариваясь, оба потянулись в коридор, заняли свободный угол, Сергей выдавил улыбку, щелкнул по носу любопытного первоклашку, потоптался, не зная, с чего начать, черкнул ребром ладони по горлу.
— Вот так запутался я. Павлик Морозов знал, что делать, я не знаю: там были кулаки, здесь — директор элеватора да еще и отец родной.
С полуслова все понял Петька, догадливый хлопец. Уж до того догадливый…
— А ты в милицию шепни…
— А если его… — Сергей смастерил из пальцев решетку.
— Могут посадить, могут и не посадить… Смотри — отец твой, сам и решай, что делать. Вообще-то Илья Анисимович не плохой дядька…
«Юлит Петька, юлит: то в милицию советует заявить, то не плохой. Хороший. Пшеницу ворует, из-за стола его выгнал. Ни самолюбия, ни принципа у человека, — погрустнел Сергей. Всегда грустно становится, когда чувствуешь, что теряется дружба. — Да, разные мы с тобой, Петька, разные. А в природе нет ничего абсолютно одинакового»..
— Ты понимаешь, он ведь всю жизнь твердил мне: Сережка, не тронь чужого; Сергей, не твое — перешагни; сын, люди должны жить честно. — Он притянул Петьку за крученый поясок ближе к себе, пооглядывался. — Помнишь, осенью-то картошку приносили?
— Ну?
— Заставил обратно оттащить.
— А ты?
— Отнес.
— В поле?
— Да.
Петька приставил ладонь ко лбу, повернул ее и свистнул:
— Шевельнутый ты парень, Сергей; поле — вон где, наша избушка — рядом. Отсиделся бы…
— Ну, так ты что мне посоветуешь? — переспросил он Петьку.
— Смотри сам. Твой отец.
Отзанимались. Добрели до перекрестка, с которого они по домам расходятся. Герка с Витькой свернули направо, Петька — налево, Сергей — никуда. Остановился посреди улицы, тискает отцовский портфель. Петька тоже приостановился.
— Ты уж не прямо ли?
Сергей кивнул.
— В милицию?
Опять кивнул. Голова кивает, ноги не идут. Вот оно что такое, земное притяжение, оказывается.
В милицию как войдешь — загородка сразу. В загородке два милиционера. На погонах лычки, на кителях нашивки за ранения. Лычки желтые, нашивки красные. У другого наоборот.
— Тебе, паренек, чего?
— Мне? Мне начальника.
— Нам не доверяешь? Что ж, проводи его, Соболев, к Павлу Ивановичу.
«Ну уж и Павел Иванович. Года на три постарше меня и — лейтенант. Орден Отечественной войны, гляди-ка, успел заслужить».
— Докладывай, Соболев. За что ты его задержал?
— Да нет, товарищ лейтенант, он сам пожаловал.
— Слушаю вас, молодой человек.
Сергей потоптался, снял кепку зачем-то, снова надел.
— С чего начинать?
— Начните с фамилии. Смелее, смелее. Как фамилия-то?
— Моя или отцова. Лейтенант рассмеялся:
— Разве у вас с отцом разные фамилии?
— Нет. Демаревы оба.
— Случайно, не сын Ильи Анисимовича? — нагнулся к нему сержант.
— Сын.
— Сынок директора элеватора, Павел Иванович.
— Соболев! Выйди. Продолжайте, гражданин Демарев.
7
Сергей спорхнул с милицейского крыльца, минуя ступеньки. Туда входил — на каждую становился и с каждой готов был повернуть обратно. Ладно, начальник милиции человеком оказался, обещал без шуму, без грому забрать мешочки. А ну-ка бы до открытого суда дошло дело. Сын показания дает… А разобраться — так и правильно. Ну и что, что отец. Эдак с оглядкой на родство, знаешь, сколько преступников можно наплодить.