К слову сказать, запущенные геббельсовскими листовками антисоветские и русофобские байки интеллигенты наши повторять не стеснялись и не стесняются; для них это не байки, а бесспорные данные непредвзятой европейской науки. Однако хорош бы я был, сунувшись с таким клеймом в цитадель интеллигенции просить за какого-то пацана!
Слава Богу, мальчик прекрасно справился и сам. Но как же худо мне было от того, что я не могу!
А со стороны то, что я ничего не сделал, выглядело так, будто я, скотина этакая, просто поленился даже ради старой дружбы палец о палец ударить. Больше мы с той семьей не общались… И мне до сих пор совестно.
Я так и не сумел научить себя злиться на тех, кто ставит передо мной невыполнимые задачи. Всегда злился только на себя за то, что не могу их выполнить.
Кстати сказать, такая сосредоточенность на собственной персоне — не слишком-то положительное качество. Она порождает что-то вроде эгоцентризма навыворот. Ибо все хорошо в меру, а зло, как известно, есть добро, перешедшее рамки применимости. Я очень поздно осознал, что постоянно сконцентрирован не столько на реальном общении с реальными людьми, сколько на том, чтобы не выглядеть дураком, простаком, слабаком, хамом, неумехой и пр. Это чревато довольно неприятными житейскими коллизиями. Например, меня еще смолоду бесило то, что, попав в новую компанию и со всеми чин-чинарем перезнакомившись, я вскоре непременно убеждался, что как меня зовут, все каким-то чудом помнят, а я вот по именам не помню никого. Я долго не мог понять, почему так.
Осознать можно. Изменить уже нельзя.
Где-то в середине 90-х катящийся из прошлого снежный ком меня настиг, и я безвозвратно утратил возможность считать себя порядочным человеком.
Стругацкие хорошо написали: «Муки совести переносимы — вот одно из маленьких неприятных открытий, которые делаешь с возрастом». Что правда то правда, но сколько же духовных сил уходит на их перенесение. Как оно выгрызает тебя изнутри, лишает воли, подавляет инициативу, отнимает всякую способность настаивать на своем… Очень трудно работать и жить, когда не можешь избавиться от ощущения, от убеждения, что чем бы ты ни увлекся, за что бы ни взялся, куда бы ни пошел, свое будущее поражение ты уже несешь внутри самого себя сам.
Думаю, будь иначе, я сделал бы гораздо больше и добился бы гораздо большего.
Но это, во-первых, далеко не факт, а во-вторых, уже совершенно не важно.
