Тот жёлудь в подзоле, тот выживший в зиму подвой.
И что нам страдать
О погибнувших тысячелетьях,
О гиблой и гибельной
В долготерпенье зиме…
Желаньям оставим предлоги,
Любви – междометья,
Тоске – тишину
И последнее слово –
Тебе.
К теплу, на юг ушёл косяк
Осенних поздних птиц.
Их поднял ввысь гусак-мастак,
Вожак, знаток границ.
И вот внизу и плёс, и лес,
И ты чужой, ничей.
И лишь камыш
Талдычит текст
Ночных твоих речей.
И жёлтой прелью болен лес,
И желчны сны дубрав,
И страх, и стресс,
И тьмы прогресс,
И, отказавшись наотрез
От сумрачных своих небес
Любви,
Ты был неправ…
А ветер, старый мракобес,
Уже унёс, разнёс твой текст,
Всё честно переврав.
И ни печали несть, ни воздыхания
На этих отрешённых берегах!..
Заржавленный отряхивая прах,
Швартовы мрака рвёт «Луизитания»,
Вздымаясь из пучины –
И в мирах,
Где паруса воздушных каравелл
Упруги и чисты, и ветер смел,
И ветрен, смел, и значит, счастлив ты,
И никакой не может быть беды –
Когда б да если бы!..
Где так близки следы
Твоих надежд,
Где память – жаркой тенью…
Где сослагательное наше наклоненье
Спасает
От душевной пустоты.
Последних трав зелёное пижонство.
Перерасход осенней желтизны.
И звёздное ночное многожёнство
Степных небес в отсутствие луны.
Скупое незатейливое время.
Волненье одиноких холодов,
Когда ты остаёшься с ними –
С теми,
Кто угасить и выстудить здоров
Пыльцовый рай прибрежной чемерицы
И тёплый сумрак присмиревших рек,
И гарь сухих лугов, где не резвиться
Уже стрижам, где замедляет бег
Любви твоей зима,
Чтобы обрушить
Нас в снегопады, в ранний снег, во зло
Позёмок, вьюг, где нам почти везло,
Где вечность льдов,
Ветров шальные души,
Безмерность стужи –
И твоё тепло…
Ничто вокруг не терпит пустоты.
В самом ничто –
Не так-то уж и пусто.
Незримо, неприметливо и грустно,
Совсем не ты, но, в общем, всё же – ты,
Там существуешь,
И, твердя урок,
Что извлечён из пережитой жизни,
На собственной, пожалуй, даже тризне
Ты вытеплишь свой слабый уголёк.
И то, что есть ничто, нас в никуда,
В куда-нибудь нас уведёт, в куда-то,
Где расщеплён и обескрылен атом
И выцвела сухая лебеда.
И вязаны высокой простотой,
И перед общим небом одиноки,
Мы только на земные наши сроки
Всего-то и расстанемся с тобой.
Уйдя в дожди, в туманы лебеды…
И небо нам
Отпустит доброты…
Тепло золы сгоревшего костра…
Звезды угасшей, сгибшей, убиенной,
(Теперь там мрак, там чёрная дыра.
А он себе летит, как и вчера)
Негромкий свет
Звезды на дне вселенной.
Он всё сберёг –
Тепло золы, земли,
Любви все, потери и разлуки…
И холодов стремительные руки
Меня осенним счастьем обожгли.
И будет просыпаться до утра
Сырой рассвет,
А на краю вселенной
Он всё в пути –
Твой вечный, твой нетленный,
Твой малый свет
Сгоревшего костра…
Зацепиться за слово, движенье, случайную мысль,
За случайный клочок, отдождившей, иссякнувшей тучи,
Но остаться с тобой, рядом с небом, простудами, близь
Этих серых рассветов, Бог знает, куда нас несущих.
Засмотреться на ветер, на мокрое утро, на тень
Потерявших себя белых птиц у подножья прибоя.
Как случиться смогла эта синяя сень, эта звень
Непокоя воды и небес неземного покоя!
Нам довольно удалось – и упасть, и друг друга найти
В сенокосье лугов, где звенят свиристелей цевницы,
Где забыть – и не слушать,
Не слышать, как время стучится
И потерянным птицам стремится на помощь прийти…
Чтоб случилось,
Сбылось,
Всё, что с нами не может случиться…
2002
Люблю грозу в начале мая – вот он,
Твой вешний мир: акации, асфальт,
Разлапистая оторопь катальп,
Бесстрашных тополей громоотводы,
И ливень
С градом, ошалелым в дым,
По тротуарам лупит голубым!
Люблю ненастье –
Мокрый зонт на счастье
И бормотуху торопливых струй.
Ты душу-то замшелую разуй,
Ослабони от хомутов да сбруй…
А если не воздать ей всё сейчас, то
Изветрится акаций белый смог,
Раскиснет чернозём степных дорог –
И ты опять
Найти себя не смог,
Меж вёдром выбирая и ненастьем…
Где хлябь и хлипь,
И неземные страсти
Ужей в саду,
И въедливое «Здрастье!»
Твоих размокших,
Стоптанных сапог…
Всё проходит. И это пройдёт –
Рёвы, рокоты, выхлопы, рыки,
Толчея и толкучие рынки,
И визгливый трамвай на Дубинке,
Устремлено ползущий вперёд.
Всё проходит. Я тоже пройду.
Я сойду, оторвусь от подножки,
И завихрится пыль по обложке
Там, на полке, в последнем ряду.
И остынут руины-слова,
И зальют их дождей послесловья…
И займётся трудом и любовью,
Прорастая сквозь камни трава.
Оглавление
А небо – уже в снегу…