Внезапно для Федьки, голова его закружилась, и он вынужден был опереться рукой о шкаф, чтобы не упасть. Совладав с собой, он встряхнул головой и продолжил:
- Цей цирк, шо щас вам даеть красивое представление, долго ховал велыку ценность нашей республики, которую мы седни экспр... приируем взад, бо то есть наше з вами общее достояние! - Почувствовав, что в свете прожекторов ему стало почему-то жарко, Федька снял бескозырку. Его шатнуло по новой, и он сглотнул ставшую вязкой слюну, сделав вынужденную паузу.
- И вот, почтеннейшая публика, в знак того, что цирк Чинизелли хочет исправить ошибку и где-то дажжже искупить вввину, мы паааапроссссим легендарнейшего комбрига несравненнейшей армии величайшшшего полководца нашего, батьки Нестора Махно, гражданина Щуся, оказать нам великккую честь и принять учасстие в нашшшем атттрррракционе! - совершенно неожиданно для всех, и в первую очередь для Федьки, заорал шпрехшталмейстер, и на арену высыпалась разношерстная кодла ковровых во главе с Ардалионом и "Рыжим".
Пушка жахнула снова, да так, что даже видавшие виды махновцы поприседали от испуга. Воспользовавшись заминкой, клоуны затеяли шуточную потасовку на манеже, тузя друг дружку картонными дубинками, обливая водой и посыпая всех на манеже и даже за его пределами мукой и конфетти. Ошеломленный Федька хотел было крикнуть что-то приличествующее моменту для наведения порядка, но на манеж вдруг вылетела тачанка, которую вместо лошади резво тащил слон Дамбо. Он победно трубил и задорно прял огромными, как лопухи, ушами, а на спине у него сидел Инка, размахивая черным махновским флагом.
Тут восхитились не только зрители - махновцы засвистели и завопили от восторга, разом повернувшись к манежу...
Оркестр заиграл любимую батькину песню про то, что с нашим атаманом не приходится тужить, и припев этот подхватили сотни глоток в зале.
Федька, совершенно ошарашенный резкой сменой ситуации, хотел было пальнуть из "кольта" для острастки, но тот же злостный, вкрадчивый голос цыганки тугим змеиным клубком вновь зашевелился в башке, и комбриг испуганно затих.
- Скоро, Федор... скоро...
- Уйди, заррраза, слышь, богом, батьком, революцыею прошу... - Федьке никогда не доводилось быть пытанным; от унижения и ожидания боли он скулил, как кутенок.
Новый выстрел пушки разом прервал балаган. Все притихли в ожидании.
- Итка, почтеннейшая публика! Первый и, возможно, последний раз в истории цирка! Вы становитесь свидетелями! Уникального иллюзиона! Чудо Аомыня! - шпрехшталмейстер выдержал короткую паузу, в которую тут же вклинилась традиционная барабанная дробь, и наконец эффектно и четко объявил:
- Близнецы Сиама!!!
Рядом с Федькой из ничего возник Цинь Дзянь. Его зеленая мантия словно светилась изнутри неясным малахитовым светом. Едва шевеля губами, иллюзионист тонко, пронзительно вкрикнул:
-Иррраз! - он хлопнул в ладоши.
Из темноты под крышей шапито к шкафу спустился устращающего вида резак или пила, величиной с человеческий рост и шириной в метр. Блики прожекторов играли на его мощном лезвии. Две рукояти по краям полотна лоснились чернью.
-Ай-ай, - закричал вдруг Ардальон, дотронувшись до лезвия... и показал толпе отрезанный палец. Из раны на кисти хлестала кровь. Публика охнула в испуге, но "рыжий" подлетел к нему, поплевал на палец, приставил его обратно в культе, и секундой позже Ардальон уже довольно шевелил пальцем как ни в чем ни бывало.
Пока клоуны отвлекали внимание публики, на подиуме рядом с Федькой и фокусником очутился Вито Форрани. Задуренный происходящим, Федька почти не обратил внимания на него, тем более, что в этот момент Цинь Дзянь визгливо крикнул:
- Идвааа!
Мерцающие дверцы шкафа-ящика распахнулись, и неведомая сила вдруг властно втолкнула Федьку в левую половину шкафа. Дверца захлопнулась. Он попытался было выбраться, но та же сила крепко спутала его по рукам и ногам... Показалось ли ему, что фраер в шляпе, как его там, Вито, влетел в соседнее отделение шкафа, как и он?
Цинь Дзянь тем временем быстро вставил страшный инструмент в прорезь ровно посередине шкафа, продвинув его до самого низу, до основания.
- Итриии!
При этой команде клоуны проворно схватились за рукояти резака и стали быстро-быстро водить его вперед-назад, словно пилу - с той лишь разницей, что они поднимали его вверх, и разрез магическим образом затягивался вслед за ним...
Федька почувствовал новую волну головокружения.
Стон справа заставил его повернуть голову. Переборка внутри шкафа исчезла, и фраер теперь смотрел на него... постой... Это лицо, знакомое почему-то... волосы...
Дикая боль в правом боку.
Последним, что Федька успел заметить до того, как отключиться, были глаза Вито.
Правый глаз был темным, как ночь, а левый - голубым, как небо после дождя...
...- Усёёёёёоооо! - так же тонко и громко вскрикнул иллюзионист и пропал.
Шкаф рассыпался в прах. Толпа завыла от восторга, ужаса и удивления - на подиуме сцепились две фигуры, в одной из которых махновцы признали комбрига Щуся, а в другой публика увидела стрелка-циркача Вито Форрани. Дико завывая, Щусь пытался отцепиться от Вито...
Хотя сопротивляться было бессмысленно.
Они были прочно соединены боками.
Чем дольше барахтался Федька, тем больше он понимал: новая, непонятная сила взяла его в оборот, смяла, с хрустом костяным сломала все, чем он жил до сих пор, и то, что произошло по воле дурацкого фокусника, на самом деле было не наказанием, а предначертанием.
"Встретишь свою судьбу", вдруг вспоминл он цыганку...
Голова закружилась еще сильнее.
"Ой коныку, коныку... та й до шляху дзвоныку... идите сюда, ребятки..." - вдруг всплыло невесть откуда.
Теплые материнские руки. Вкус меда на губах.
"А чего же ты братику не дал попробовать?" - укор в словах, и горечь досады за то, что он же дал, он дал попробовать, а она не видела...
Тихий вечер, лагерь цирковых, отдых после представления. Мать и отец ужинают... Неуклюжий бег. Тяжело, но приловчились. Трудно по утрам подниматься, умываться есть... Две пары рук, четыре ноги. Но если такая судьбина, то переживут.
Значит, вот как... Не было уродства от удара копытом... братка, брат. Оторвали, разделили их...
Иванко. Брат.
Он покорно прикрыл глаза.
Все теперь будет по-другому.
...Шапито гудел, бесновался, дико взмахивал крылами пологов. Исчезла публика, сгинули махны, растворились цирковые. Черный смерч вращался вокруг двоих посреди огромного пустыря - и через мгновение пропали и они.
Только пацан в не по росту большом, некогда дамском пальто и прожженной кепке стоял, прижимая к груди кусок полога шапито.
На татуировке, которую он видел, казалось, целую вечность тому, теперь повились новые слова. К последнему "цирк вечен" теперь добавилось: "От цирка, как и от сумы, не уйти".
Он улыбнулся. Шапито зовет.