— Фу... Ну и поделом. Как можно своего мужика из-за каких-то денег швырануть... Вообще...
Я покосился на возмущённую девчонку. Похоже, она говорила искренне. Ладно. Не буду уточнять, по какой именно причине её отец тоже предпочёл жить отдельно.
— В общем, важно то, что это я всё помню. И про то, что планировал принять участие в эксперименте, и про развод... Но до недавнего времени я точно так же был уверен, что этой зимой Белла всё ещё жила со мной. В Митино. Пока в наше убежище не заявились шмели. В том самом биоцентре... Где, похоже, я всё это время обитал один. В полубессознательном состоянии... — Я продолжать смотреть на Киру и, как только она взглянула на меня в ответ, озвучил ту мысль, которую моя собеседница никак не решалась воспроизвести сама. Ту идею, что явно немного настораживала и пугала её. — В состоянии тупого жоры.
После знакомства с текстом документов, я не раз пытался снова вспомнить подробности того, как выживал в первые дни после начала катастрофы. И смог прожить до весны. По крайней мере, как мне казалось — вместе с дочерью... Но каждый раз, при каждой попытке, события и картинки этой страшной зимы расплывались и ускользали. Словно предрассветный сон. Который, не смотря на интересный сюжет и яркие образы, быстро исчезает из памяти почти сразу после пробуждения, как бы ты ни напрягался сохранить его в памяти. Из сюжета мгновенно испаряется логика и структура, из образов и ролей — яркость и живость. И сон оставляет после себя вовсе не память о конкретных событиях, местах и людях, а скорее об ощущениях, которые ты испытывал, когда видел все эти бессознательные галлюцинации. В моём случае это была горечь безвозвратной утраты. В которой я обвинил несчастных шмелей.
Кира продолжала внимательно меня разглядывать. Сейчас на её лице не было ни тени испуга или отвращения. Ничего из того, что я заметил тогда в машине, когда мы в первый раз увидели документы.
— Сними маску, пожалуйста.
Я исполнил её просьбу. И снова в её взгляде не было ни тени отвращения или страха. Только внимательное любопытство. И, кажется, сочувствие.
— Память может врать. Но шрамы-то у тебя настоящие... — Девчонка осторожно коснулась моей щеки и провела ноготком по одному из кривых рубцов, идущему от уголка губ почти до шеи. — И шмели тебя узнавали. И Шершень узнал. Хоть и не сразу.
— Вот именно. Теперь я понимаю, что тогда в Отраде он вспомнил и узнал именно меня, а не Беллу. В тот момент, когда я показывал ему фотографию.
— Думаешь?
— Теперь уверен. Когда Шершень подыхал, он сказал «так это ты». А не «так это вы». Или «так это она».
Кира явно опять не решалась сделать вывод из этих слов самостоятельно. И я избавил её от неловкости, завершив логическую цепочку:
— В апреле они залезли в биоцентр и нашли там меня. Тупого жору. Со скуки решили поиздеваться... Хотя, может, я проявлял агрессию, кто теперь знает... Им на такие дела особых причин не нужно, ты сама прекрасно знаешь. С тех пор у меня эти шрамы. Ожоги. Порезы. Рваные дыры. По всему телу. Но, пожалуй, мне нужно быть им благодарным.
— Это ещё почему?
— Скорее всего, именно из-за их пыток и издевательств я и пришёл в себя. Ты же читала в документах про стресс и прочее. Про то, что именно выводит такого как я «субъекта» из... Из жорского отупения.
— Да... Получается так... — Кира высунула из-под спальника руку и просунула мне её под плечо, коснувшись ладони. — Но всё равно они все подонки. Правильно ты с ними. И с варщиками. Эти уроды, похоже, с девчонками ещё хуже обращаются, чем шмели... Жалко близняшек...
— Если верить бесам, Юля и Аня помогли спасти с десяток других девчонок. И отвели их на север, в деревню. Хоть Яр и ругался, что то и дело одни убегают. Никого не слушали. Бунтарки... — Я нащупал её прохладные тонкие пальцы и легонько сжал в кулаке. — Напоминают мне кое-кого...
— Хм... — Девчонка глубоко вздохнула. И на этот раз она решилась задать вопрос быстрее. — А ты же... А ты же, наверное, когда мы всё что нужно узнаем... В Питер с моряками поедешь, да? То есть в этот... в Кронштадт.
Я знал, почему она так решила. И не стал уточнять. К тому же, чуть помедлив, Кира продолжила сама:
— Ты же тут за неё тут чуть ли не половину города порвал. А она, оказывается, жива. Наверное, ждёт тебя там...
Я поднял руку и, подперев лоб кулаком, приложил её пальцы к изрезанному виску. Это прохладное чужое прикосновение было одним из самых приятных ощущений за последние месяцы.
— Кто знает... Теперь я не уверен даже в том, что она вообще хочет меня видеть. Может то, как она ко мне относилась, я тоже выдумал. Как и всё остальное в этом своём жорском полусне.
— Да как же это... Если бы я знала, что мой отец жив и здоров... Я бы больше всего на свете хотела его снова увидеть! — Эти слова девчонка горячо прошептала громче, чем следовало. И внизу снова заворчали несколько потревоженных ночных тварей.
— Может и так... Точнее, я уверен, что в твоём случае — именно так и есть.
— И наверное мне бы не понравилось то, что, вместо того, чтобы побыстрее ко мне приехать, он трётся с какой-то непонятной девкой... Из-за дурацкого клочка бумаги... Который, может быть, вообще — всего лишь чья-то больная фантазия...
Я покосился на неё из-под кулака, и Кира тут же спрятала взгляд. Вот сейчас она говорит это специально. Провоцирует. И на самом деле не хочет, чтобы я с ней согласился. Хотя, может, и сама этого не осознаёт.
— Знаешь, я вот тут подумал... Чёрный Жора...
— Что? — Она всё-таки глянула на меня в ответ. Озадаченно. — Что «Чёрный Жора»?
— Чёрный Жора... Судя по тем историям, что я про него слышал, он кошмарил всех где-то на юго-востоке европейской части страны. Скорее всего, в Повольжье. Может ещё на Южном Урале немного.
— Ну вроде бы да... — Девчонка наморщила лоб, пытаясь, предугадать ход моих рассуждений.
— И Ульяновск и Саратов — тоже оба стоят на Средней Волге. Эти области граничат друг с другом.
— Ну да, ты говорил...
— И если Чёрный Жора один из нас, из подопытных... Четвёртый субъект... Значит, где-то там тоже испытывали этот самый «Вариант-2». Препарат, который делает из жоры человека обратно.
— Похоже, что так... — Кажется, Кира начала догадываться, к чему я клоню. Во всяком случае, уголки её рта чуть поползли вверх.
— А это, в свою очередь, может означать то, что ребята из этой кадетской школы... Где бы она ни была — в Ульяновске или Саратове... Эти ребята каким-то образом смогли этот препарат получить, использовать и тиражировать. И новость про лекарство в обрывке их газеты — вовсе не шутка. И не больная фантазия. А самая, что ни на есть реальность.
— Получается так, да... — Кажется, она сама боялась в это поверить. — Но при чём тут Белла?
— А при том, что как бы она ко мне на самом деле не относилась... Ждёт она меня или нет... Ей это лекарство нужно не меньше, чем всем остальным. Бесенятам... Осам... Кешке... Партизанам... Юнге... Майке и Вере... Ивану... Да хоть бы даже и крюкам. Пусть, как ты и говорила, они те ещё засранцы, конечно...
— Это точно!
— И раз уж у нас есть лишнее подтверждение того, что зацепка реальна, то именно как отец я обязан предпринять все усилия для того, чтобы хоть попытаться спасти её от этой участи. И всех остальных. Даже если для этого нужно смотаться за тысячу километров куда-то на Среднюю Волгу.
Не смотря на то, что в ответ на мою тираду Кира расплылась в широкой улыбке, я был уверен, что это ещё не всё, что она хотела бы от меня услышать. И поэтому тихонько добавил, опустив руку и сжав уже согревшиеся пальчики:
— К тому же в моей жизни с недавних пор есть ещё один человек, которому необходим этот препарат... И ради которого я готов порвать вторую половину города.
Глава 3. Первобытное военное дело
— Хоть немного на солнышке посидел бы. А то вон скоро дождь пойдёт... Бледный как смерть! — Кира заметила, что после завтрака я натягиваю маску обратно.