Он нетерпеливо махнул пистолетом в сторону придорожных зарослей — туда, откуда уже были видны озадаченные лица крюковских бойцов, Роба и Грома.
— А то вдруг какой-нибудь малолетний дебил сейчас выстрелит и я ёё уроню... — Подняв ампулу чуть выше, он продемонстрировал её мне. — Или раздавлю от испуга... Хрупкая вещица, знаешь ли... И для тебя сейчас она, как я подозреваю, дороже всего на свете...
С этими словами Хайзенберг опять покосился на Киру. Трудно было сказать, имеет ли он в виду девчонку или лекарство, которое могло вернуть её в нормальное состояние.
— Пацаны, не стрелять. — Я сделал останавливающий жест в сторону Роба и Грома. — Это у него тот самый «Антижорин», о котором я рассказывал.
— Да ладно! Пиздит, небось! — Категорично сплюнул старший охранник крюков. — Слышь ты, дядя! Чем докажешь, ёпта?
Даже под бинтами было видно, как старик с отвращением поморщился:
— Заткни свою шавку, Шутник. Я не с ним разговариваю.
— Чё бля?! Ты слышь, дядя?! Обурел шоль?!
— Гром. — Немногословный Роб успел приструнить своего кореша раньше меня. — Ша.
Боевитый крюк нехотя отступил и опустил оружие, что-то недовольно проворчав себе под нос.
— Он не врёт. Ампула наша. Только мы так их запаивали. — С другой стороны дороги послышался голос Белого.
Саратовцам, в свою очередь, не нужно было объяснять, что именно сейчас лежит в руке у нашего противника. И все они сейчас же опустили оружие, как только получше разглядели небольшой блестящий предмет. А так же поняли то, что случилось с Кирой.
Я же поначалу никак не мог до конца поверить в происходящее. Ей же ещё нет восемнадцати... И уже есть? «Скоро...». Вот и всё, что она отвечала на вопросы про день рождения. Говорила, что не любит их. Дурацкий, типа, праздник. А подарки — как будто награда за то, что ты выжил ещё год. Однако, сейчас это не такое уж и простое задание...
Наверное, просто боялась того, что после этой даты каждый день может стать для неё последним. И не хотела этого показывать.
А вдруг она притворяется? Просто хочет погеройствовать, подобраться поближе и исподтишка сама его пришить? Чтобы лично отомстить за близняшек и остальных девчонок там, возле Коммунарки? Импровизирует, согласно моим заветам... Нашла время, дочь самурая...
Но нет. Это не её метод. Да и в этом случае Кира ни за что бы не бросила своё любимое оружие.
И эти поблекшие глаза не врут. Они вообще ничего не выражают. Ноль. Пустота. Был человек — и нету. Только внешняя оболочка.
Оболочка, которая всё так же уверенно стоит на своих двоих. Дышит. И её маленькое, но горячее сердце всё так же мерно бьётся... Чёрт, как же паршиво...
Я мельком глянул на истекающий кровью одичавший «осколок» Чёрного Жоры. Уже совсем не шевелится. Только алая лужа на асфальте медленно становится всё больше. Вот что он, должно быть, чувствовал всё это время, пока слонялся где-то между Самарой и этими лесами. И пока сидел в этой радиоактивной ловушке. Если так — то сегодня мы оказали ему услугу.
И вот что чувствовала сама Кира. В тот момент, когда полезла в петлю после того, как увидела самого дорого человека на свете в точно таком же состоянии. Полный жизни и молодости ходячий овощ...
«Ходячий овощ» поднял взгляд равнодушных зелёных глаз на меня, слегка наклонил голову и с тяжёлым выдохом опустился прямо на залитый кровью асфальт. Экономит энергию, как и все остальные жоры.
— Вот так, правильно... Убирайте стволы, детишки... Дайте взрослым спокойно поговорить... — Медленно оглядев наше окружение, забинтованный старик тоже горестно вздохнул. — Сколько же крови ты у меня выпил, Шутник... Сначала мой склад вынес. Просто так! Ни с хера! Я же даже не лез на твою территорию! Потом эти ваши грабежи, Коммунарка... Я уже даже и из Москвы ушёл, думал — ладно, хрен с вами... Но и здесь ты мне теперь покоя не даёшь...
Сначала он хочет поговорить. Зачем? Для чего-то тянет время? Или просто хочет лишний раз пощекотать своё уязвлённое эго? Пока что ясно одно — убивать ты меня точно сейчас не собираешься. Да и не можешь. Моё слово и эта ампула — единственное, что удерживает всех этих пацанов от выстрела. Но так ли она на самом деле драгоценна? У короля оставалась только одна? Может, ты просто хочешь, что бы я так думал? Сейчас выясним...
— Ты сам всё это начал, не прибедняйся. А тот склад никогда не был твоим. Его держали шмели. На моей территории, как ты выразился... Да и сюда я пришёл вовсе не за твоей гнилой душонкой.
— У каждого здесь своя правда. — Он раздражённо отмахнулся пистолетом от моих аргументов, словно от назойливой мухи. — Только вот прямо сейчас моя правда сильнее. И поэтому ты будешь делать только то, что я скажу.
Значит я ему для чего-то нужен. Для чего? Не важно. Это я сейчас должен решать, что он будет делать дальше.
— Правда всегда одна, Хайзенберг. И она в том, что выхода отсюда у тебя нет. А я — твоё единственное спасение. — Медленно поднимаясь на ноги, я указал на окружавших нас бойцов. — Пристрелишь меня и проживёшь лишь на секунду дольше. Разобьёшь ампулу... И пожалеешь, что тебя не пристрелили... А если просто отдашь её мне, то сможешь уйти целым и невредимым. Я даже оставлю тебе оружие. Как и говорил — мы пришли сюда не за тобой. Ты же должен знать — я всегда держу своё слово. И я обещаю — тебя не тронут. Просто отдавай ампулу и уходи. И лучше не возвращайся.
Я оглядел своих друзей и союзников в поисках подтверждения. Все подростки медленно кивнули один за другим.
— Как же у тебя всё просто выходит, Шутник! — Холодный взгляд из-под грязных бинтов тоже торопливо оглядел стоящих чуть поодаль подростков. Но пистолет лидер варщиков опускать не торопился. — Только ты упускаешь одну маленькую, но очень досадную для тебя деталь... Твоя ставка тут намного больше... — Обгоревшие губы под бинтами презрительно скривились. — Но сначала я хочу кое-что узнать...
Помолчав, он немного пожевал губами, словно подыскивая правильные слова. И наконец, продолжил сипеть, почти не раскрывая обожжённый рот:
— Мне вот что интересно... Почему, Шутник? Почему? Во имя чего? Зачем ты продолжаешь сопротивляться? Неужели ты всё ещё веришь в какую-то миссию? Или, может, тебе просто страшно сдохнуть?
Хайзенберг неожиданно закашлялся. И, прочистив горло, он сплюнул мне под ноги кровью.
Вот как... Значит этот волшебный "Автоном" не спасает от рака. Поэтому ты решил принять участие в эксперименте? Нужны были деньги, как и всем нам... И ещё, похоже, в этих тайных правительственных лабораториях мы с тобой обменялись не только знаниями в химической науке, как рассказано в документах... Тоже цитируешь старые фильмы, как и я. Хотя, наверное, и сам этого не понимаешь... Интересно, что ещё ты позаимствовал из моей памяти в те дни, когда мы выступали в роли подопытных кроликов...
Поморщившись, старик продолжил речь:
— Так в чем же твоя миссия, Шутник? Свобода для всех рабов, которых ты повстречаешь на своём пути? Лучшая жизнь для этих... — Он снова с презрением покосился на пацанов. — Для этих отбросов человечества? Для этих... Опарышей?! Человеческих личинок, которые могут лишь тупо глодать труп цивилизации?! Они же не способны ничего воссоздать. Они хотят только получать довольствие. И никогда не думать о завтрашнем дне.
Сочувственно покачав головой, Хайзенберг поднял пистолет повыше — прямо мне в лицо:
— Ты же взрослый человек, Шутник... Тебе давно пора пора это увидеть. Увидеть и понять: ты не можете победить. — Он резко махнул в сторону подростков. — Вы не можете победить! Продолжать борьбу бессмысленно! Все вы уже мертвы!
Старик замолчал, перевёл дух и, глянув на ампулу в своей руке, коротко рассмеялся:
— А-а-а... Думаешь, что вот это их спасение? — Он покачал головой. — Нет. Это лишь продлит им агонию. Продлит этот безумный праздник непослушания. Рано или поздно эти крысята всё равно сожрут друг друга. Ты же знаешь, что творилось в Москве зимой.... Чёрт подери, да просто посмотри вокруг!