Паренёк торопливо извлёк прибор из наплечной сумки:
— Пока... Пока те же сорок, да? — Он протянул дозиметр ко мне.
— Да. Следи теперь постоянно, не убирай. Скажи, если будет больше пятидесяти. — И я последним натянул на лицо противогаз и затянул капюшон защитного костюма. — Вперёд!
Узкая улочка, направлявшая нас в сторону институтского комплекса, была окружена невысокими зданиями весьма неприветливой наружности. Окружены они были небольшими полупустыми парковками и глухими кирпичными заборами. Проходя мимо серых корпусов и ржавеющих ворот, Иван негромко бубнил себе под нос названия с вывесок около проходных, словно пытался запомнить обратный путь:
— Федеральный центр по проектированию и развитию объектов ядерной медицины... Центр противоопухолевой терапии... Какие-то больницы, что ли?
— Похоже, что здесь изучали возможности радиации при лечении рака. Так сказать, не отходя далеко от реактора. И ещё рядом исследовательские центры в которых работала та самая академик Ермольева. На улице имени Гамалеи. Тоже, кстати, микробиолог.
— Ага, я про неё слышал зимой по телеку ещё в прошлом году, про эту Гамалею. Когда про всякие антиковидные вакцины много рассказывали... — Постоянно оглядываясь, осторожно заметил саратовец.
— Про него. Гамалея Николай Фёдорович.
— Да? Блин... Ну ок, буду знать. — Петров съёжился — не то от лёгкого стыда, не то от тревоги. — Вообще обычно в таких больницах развиваются ульи... В инфекционных или родильных отделениях чаще всего.
— А тут вроде тихо... Вообще никого... — Пожал плечами Яр. Хотя по его поникшей осанке было видно, что тревога при виде грязных серых стен, нависающих над пыльным асфальтом, постепенно овладевает и им тоже.
— Не сглазь! — Шикнул на него Шамиль и повернулся ко мне. — Сколько тут примерно идти?
— По улицам ещё почти полтора километра. Вон на том перекрёстке направо — Выйдем на Гамалею. Или можно прямо, срезать через вон тот больничный комплекс и парк имени генерала Жадова, но там, скорее всего, заросло всё. Замучаемся продираться.
— Лучше не надо через больницу... — Снова подал голос кадет. — Ну её...
— А знаете, что тут не так? — Неожиданно его перебил Иван и резко остановился за несколько метров до перекрёстка. — Я понял!
Все тоже замерли и повернулись к нему, ожидая ответа на поставленный вопрос.
Оглянувшись, паренёк вытянулся на цыпочках и заглянул вперёд по улице. И только потом продолжил:
— Улица слишком целая!
— В смысле?
— В центре почти на всех домах отметины от зимних боёв. От пуль, от взрывов. Пожары, обрушения... Асфальт щербатый везде. Баррикады... Целый забор — ещё пойди найди. Их или взорвали или разобрали, чтобы построить укрепления там, где они нужнее были, как я понял... А тут всё на своём месте, как и раньше было... Даже вон — колючку не сняли. И видите хоть одну дырку от пуль? Даже на машинах нет. Ни одной перестрелки за всё время? Тут что, какие-то пацифисты жили?
После этого замечания все заозирались, чтобы убедиться в его правоте. Тишину мёрвых кварталов нарушал только скрип наших резиновых костюмов да лёгкий шелест пожухлой листвы в плешивых кронах.
— Ваще да... На берегу на некоторых стволах были пулевые дырки. И вдоль железки тоже... А тут и правда нет... — Оглянувшись на ближайшее жилое здание, Яр тоже поделился наблюдениями вслух. — Окна разбитые, но нигде нет черноты... Ну... От огня и дыма, когда квартира горит. Тут что, правда никто не воевал?
— Да даже вон за ту многоэтажку хоть кто-нибудь, да по любому бы зарубился хоть разок. — Согласился с ним Шамиль. — Пока патронов было навалом — почти все сначала стреляли, а потом думали.
— Значит тех, кто мог нести оружие, здесь не было даже зимой. Ульи в больницах, говоришь... — Я покосился на саратовца и привлёк внимание Че. — Что скажешь?
Тот медленно оглядывался и вдруг неожиданно поднял маску противогаза.
— Ты чего?!
— Сейчас... — Он резко поднял руку, останавливая наши вопросы. — Сейчас...
Прикрыв глаза, он пару раз медленно глубоко вздохнул. И тотчас нахмурился:
— Странно...
— Что? Жор чуешь?
Пацаны тоже встревожились и задрали стволы к плечам. Хотя вокруг по-прежнему царило мёртвое безмолвие. Ни хрипов, ни стонов, ни гортанного бормотания — ни одного звука из тех, что обычно всегда выдавали небольшие скопления заражённых или потерянных одиночек.
— Нет... — Голос командира партизан оставался спокойным. — Наоборот. Ни следа. Точнее... Следы-то есть, но старые... Раньше их тут явно было много...
Сделав паузу, Че присел на корточки, зачерпнул с ближайшего газона горсть сухой земли и потёр её между пальцами у себя под носом.
— Весной... Даже ещё в начале лета, наверное... Но с тех пор на этой улице, похоже, не было даже случайных бродяг, которые до сих пор шляются почти везде.
— А как... — Иван не сдержал любопытство и тоже присел рядом, зачерпнув комок пыли. — Как вы это понимаете?
Продолжая принюхиваться к следам грязи на пальцах, Че легко улыбнулся:
— Я вижу мир немного не так, как вы, ребята... Не только глазами.
На самом деле я видел то же самое, что и он. Обычными глазами, даже сквозь окуляры противогаза. Но решил пока не разрушать мистический ореол вокруг его личности. Кто знает, что ждёт меня через несколько дней. А ему ещё с этими архаровцами жить.
Всё было куда проще. Ни на одном газоне вокруг нас не было ни одного уцелевшего многолетнего растения. В то время как в том же Митино или Строгино некогда аккуратные клумбы обильно заросли неподстриженными цветами, здесь все декоративные насаждения были вытоптаны толпами заражённых. Похоже, что ещё весной, до периода активного роста. И лишь в июне здесь всё-таки проклюнулись однолетние мелкие сорняки типа каких-нибудь одуванчиков, обильно разросшиеся без своих окультуренных конкурентов. И с тех пор их тут уже явно никто не вытаптывал. Да и одиноких цепочек характерных шаркающих следов на пыльном асфальте тоже нигде не было видно.
Вместо этого наблюдения я поделился с остальными другим выводом:
— А люди сюда не совались, потому что ещё с того берега видели, как закончили щукинские. И, тем более, с реки. По всему берегу кости. А весной и в июне на них ещё кое-где мясо было... А значит и запах был соответствующий.
— То есть... Тут рядом... Вокруг этих больниц весной всё-таки был какой-то улей? — Задал риторический вопрос сержант Петров. И сам ответил. — А теперь его нет...
— Но это точно не Щукинские их тут в июне покоцали. — Авторитетно заявил Яр, намекая на костяки у берега. — Скорее наоборот...
Озадаченные пацаны одновременно глянули на меня, словно в ожидании немедленного ответа на щукинскую загадку. Всё-таки зря я им всё время даю готовые решения. Это непедагогично. Привыкнут да так и не научатся сами свои проблемы решать. Но сейчас не время устраивать им учебные испытания.
— Дальше идём молча. Я впереди. Иван — за мной. Следи за прибором. Че — замыкающий. Пойдём через Гамалею, не через парк. Вперёд.
Улица имени знаменитого микробиолога встретила нас таким же мёртвым безмолвием, как и на предыдущей дороге. В этой тиши шаги тяжёлых резиновых ботинок по асфальту звучали почти как барабаны.
— На следующем перекрёстке налево. И дальше по правой стороне метров через пятьсот начнутся проходные на территорию института.
После поворота, спустя пару минут мерного топота по безлюдной улице мимо невысоких старых домов, сквозь шаги послышалось лёгкое потрескивание.
— Пятьдесят... — Повертев в стороны раструбом дозиметра, Иван немедленно поставил меня в известность, как и договаривались. — Даже нет, уже больше... Мы уже совсем близко, да? Ой!
Неотрывно глядя на циферблат приборчика, паренёк не заметил, что я резко остановился. И врезался мне в спину.
— Извините...
— Ничего. И да. Мы близко...
Выглянув из-за моей спины, остальные тоже заметили то, что заставило меня остановиться.