Тем, кто шёл первым…
Тем, кто идёт сейчас…
Тем, кому ещё предстоит пройти…
Что это? Пример современной поэзии? Тост с поздравительной открытки? Или, может, эпитафия на моём могильном камне? Не могу вспомнить даже то, как и на чём это было написано. Может, услышал, а не прочитал…
А вот мои юные соратники под крышей из тусклых звёзд почти всю ночь сопели так глубоко и спокойно, словно всю жизнь отсыпались именно в таких условиях. Только веснушчатая юная сорви-голова иногда бормотала что-то неразборчивое. Кажется, общалась во сне с родителями. Во всяком случае, всегда в это время легко улыбалась.
Что ж… Человек быстро ко всему привыкает. А дети, похоже, могут быстро привыкнуть даже к концу света. Ведь другая реальность — та, где нужно было прятать от взрослых свой дневник, а не еду — она длилась для них… Сколько? Да всего с десяток действительно сознательных лет. И уже почти одну десятую часть от данного времени они находятся по эту сторону апокалипсиса.
Это для меня девять месяцев — время, за которое можно успеть, к примеру, моргнуть или выдохнуть. А для них — целая жизнь.
— Мпап… — На моём левом плече снова сонно забормотала боевитая девчонка. Как и все те, кто говорит во сне, делала она это почти не разжимая губ. — Млышал амекдомт… Мщас мрассажу…
Продолжая кротко улыбаться своему собеседнику внутри сновидения, девчонка действительно начала рассказывать какую-то длинную и, должно быть, забавную историю. Но я опять почти ничего не разобрал, кроме слов «доктор», «великий клоун» и, почему-то, «депрессия». Странный анекдот…
Ну а так как моя собственная память всё это время продолжала упрямо молчать, я прислушался хотя бы к собственным ощущениям. К своим реакциям на ту ситуацию, в которой в итоге оказался спустя несколько часов новой сознательной жизни. Ведь эмоции тоже могут рассказать о человеке очень многое. Порой, больше, чем он сам.
И в данный момент мои чувства говорили что-то совсем странное… Точнее — наоборот… Ни голод, ни ноющие мышцы, ни крайне неуютная погода — ничего из этого не казалось мне чем-то экстраординарным. Схожие походные условия воспринимались почти как дом родной. Во всяком случае, я точно от них не страдал.
Грязная и поношенная одежда — неприятный, но вполне привычный наряд.
Плохо знакомая местность, полная опасных людей и нелюдей — не Диснейленд, конечно. Но на моём веку явно бывало и хуже. Только вот так и не вспомнил — где именно…
Костяшки пальцев и рёбра ладоней всё ещё болят от ударов по чужим головам и шеям. Но эта боль кажется даже немного приятной. Ведь если после драки у тебя ощутимо болят только кулаки — значит, ты победил. И это чувство мне тоже неплохо знакомо…
Вот разве что толпа этих бессмысленных «жор», чуть слышно бормочущая что-то далеко внизу, несколько смущала. Да ещё вонючие «крабы»…
Но если их сложить со всем предыдущим… Нормальный человек от такого букета уже давно впал бы отчаяние. И, наверное, спрыгнул бы прямо отсюда вон на ту заросшую сорняком крышу какого-то облезлого сарая. А я вот сижу, философствую и даже немного получаю удовольствие от отдыха на свежем воздухе с красивым видом. Да ещё и с не самой скучной компанией.
Вдобавок, не смотря на то, что уснуть мне удавалось лишь рывками, а кроме пары конфет и сухой лапши, я больше ничего не ел, к рассвету в теле всё равно ощущалась какая-то неестественная бодрость. Словно я только чт принял дозу так называемого «энергетического напитка» — какого-нибудь липкого коктейля из глюкозы, искусственных витаминов и лошадиной дозы кофеина. И еле заметное ощущение пустого желудка давало о себе знать лишь тогда, когда я вспоминал о нём сам. А вовсе не проникало во все мысли и желания помимо твоей собственной воли — так, как оно обычно бывает во время соблюдения каких-нибудь строгих диет. Хотя, и действительно неплохие конфеты и даже дешёвая лапша, казались мне по-настоящему вкусными. Приёмы пищи по-прежнему приносили удовольствие.
Хорошо поспать мой организм тоже любил. И был готов к этому процессу в любое время дня и ночи — этот факт я не просто помнил, это я ощущал прямо сейчас. Но опять-таки — прямо сейчас я даже и не думал клевать носом или разрывать себе рот зевотой. Веки не тяжелели, мышцы лица уже снова в тонусе. Мысли текут не особенно быстро, конечно… Но на типичный утренний тупняк во время какой-нибудь болезненной бессонницы — совсем не похоже… Хм. Нездоровая бессоница, однако, мне знакома… Да к чёрту! Она знакома каждому человеку старше тридцати лет. И хоть годовых колец на мне не обнаружилось, но то, что я уже разменял четвёртый десяток, сомнений не вызывало.