Вместо острого жала на руке теперь чьи-то горячие пальцы. Сжимают со всей силы. Тонкие. Слабые. Это от их прикосновения я впервые почувствовал что-то, кроме вечного холодного одиночества. Что в твоей жизни может быть кто-то ещё, кроме тебя. Кто-то, кто делает тебя счастливым только одним своим существованием. И ничего больше не нужно. Только чтобы этот человек был весел и спокоен. И был рядом. Ведь к тебе он чувствует тоже самое.
— УБЕЙ!!!
— НЕТ!!! Не отпущу!!!
Тонкие горячие ладошки обняли меня за шею. Щёку защекотали шелковистые волосы. Горячее, мокрое от слёз лицо уткнулось в шею.
Боль утихла. Голоса продолжали что-то глухо кричать вдалеке. И вскоре тоже смолкли. Теперь я слышал только какое-то судорожное дыхание и прерывистое шмыганье.
Пульсирующая тьма сменилась размытой светлой картинкой. Как трудно открыть глаза, когда перед этим так долго и крепко спал. Сухие веки слипаются.
— Опять ты нюни развела…
— Кир!!!
Пересохшие глаза удалось сфокусировать на опухшем от слёз лице, обрамлённом светлыми, давно не стрижеными локонами. Из растянутого до ушей рта вырвался счастливый выдох, а из сопливого носика немедленно надулся и лопнул не менее счастливый пузырь.
— Я надеялся, что это уже в прошлом… Тебе ещё не пятнадцать? Сколько я тут валяюсь?
Зазвенев облегчённым хихиканьем, иногда прерывающимся судорожным вздохом из-за недавнего плача, Алина отпрянула и позволила приблизиться ко мне другим детям, находившимся в помещении.
В поле зрения возникло сосредоточенное лицо Виктории:
— Сколько пальцев я показываю? — Она разогнула на миниатюрной ладошке, такой же, как и она сама, три пальца.
— Четверг.
И я хмыкнул, глядя на то, как её насупленные бровки озадаченно вскочили вверх. Совсем вы, молодёжь, абстрактного юмора не понимаете.
— Значит, всё-таки что-то сработало. — Позади них послышался тихий голос Кита. — Ефрейтор, вы свободны.
Смуглый худощавый паренёк, стоявший у дверей палаты с автоматом на груди, щёлкнул каблуками, развернулся и вышел.
Я сделал попытку протереть глаза свободной левой рукой — на правой всё ещё висела Алина, обняв забинтованное запястье. Но не смог поднять ладонь к лицу — она была пристёгнута к кровати наручниками.
— Что я пропустил на этот раз? Вы снова пытались меня помыть, а я не давался? — Я перевёл взгляд с наручников на командира кадетов, сидевшего на всё том же подоконнике. — Наверное, потому что ты в этом участвовал.
Он улыбнулся, спрыгнул на пол и подошёл к кровати, доставая из кармана ключ:
— С момента, как мы вытащили вас из канализации, вы были без сознания три дня. — Он насупился и покосился на Алину, открывая наручники. — Точнее… Ну как, без сознания… Иногда вы просыпались…
— Ты говоришь загадками, генерал-адмирал.
— По нашей общей версии, микрофлора на поверхности кожи сильно ослабла после полученных ожогов. — В диалог вмешалась Виктория, разворачивая тонометр. — И общий уровень иммунитета снизился от стресса, недоедания, полученных ранений и перенесённой контузии.
— И?
— И от множественных укусов заражённых ваша защита всё-таки пала. Но не до конца. — Манжета тонометра обхватила мне плечо и начала надуваться. — Как и сказал Вова, вы действительно были три дня в бессознательном состоянии. В агонии. Обморочное состояние, в которое вас вогнала передозировка гипотензивного средства, сменилась высокой температурой и судорогами. И периодически вы просыпались, но в сознание так и не приходили. Это были не вы, а голодный жора. Фаг.
— Пытался кого-то покусать? — Я покосился на наручники и перевёл взгляд на командира. — А, Вова?
— Нет. Но пытались куда-то уйти. — Виктория следила за показаниями прибора и опять нахмурилась. — Сейчас вам нужен покой и хорошее питание.
— Да от вас дождёшься…
Я пытался отшучиваться, но вообще-то стало немного не по себе. Когда-то давно, во время учёбы в университете, я не рассчитал силы и здорово нажрался после пар коктейлем из дешёвого пива и какой-то сладкой десятиградусной дряни. И очнулся уже дома, на кровати рядом с кучей блевотины. Много интересного узнал тогда от родственников и однокурсников о собственных похождениях по дороге домой. С участием водителя троллейбуса, кондуктора и милиции. Стыдно было со страшной силой. С тех пор почти не употреблял алкоголь. И вот сейчас я очень ярко вспомнил это давно забытое чувство жгучей вины.
Вмешался Кит:
— С вами чертовски трудно справиться, скажу я вам. Если бы не Джон, пришлось бы, наверное, немного покалечить.