… то я больше никогда не услышу этот голос.
Упираясь отбитыми локтями в асфальт и цепляясь за трещины на его поверхности окровавленными пальцами, я отталкивался коленями, медленно, но всё же продвигаясь к своей цели. Любая попытка встать хотя бы на четвереньки вызывала дикое головокружение и спазм пустого желудка. Грохнувшись обратно на пузо после очередной попытки, я почувствовал, как прямо в старую рану на бедре упёрлось что-то жёсткое…
«А вы обещаете меня не обижать? И защищать нашу организацию?»
Механ выстрелил.
Гудящая трещотка авиационной пушки звучала всего пару секунд, заставив фургон присесть на переднюю ось. Но за это время из распахнутых задних дверей вылетели десятки светящихся разрушительных искр. И мгновенно погасли, превратив темнеющие вдалеке стены, обитые металлическими листами и фанерой, в пыль.
Механ прекратил стрельбу, видимо оценивая нанесённый урон и, заодно, дожидаясь, пока «буханка» перестанет раскачиваться на высоких колёсах взад-вперёд. Из окрытых дверей долетел торжествующий хохот, перерастающий в истерику.
Глядя на то, как опадают на землю обломки ограды и оседает поднятая кирпичная пыль, я попытался убрать мешающий мне предмет. Рука нащупала небольшой твёрдый цилиндр, застрявший в подкладке плаща.
Сжав зубы от боли в затылке, я повернулся на бок и сунул руку в карман. Так и есть, дыра. И просунув в неё пальцы дальше, я нащупал ими холодный гладкий пластик патрона для дробовика.
Свободная рука вытянула из кобуры обрез и откинула стволы. Выскочившие гильзы покатились в сторону, а испачканные в крови пальцы привычным движением вставили на их место последний выстрел.
Рванувшись под открытые двери, я уцепился левой рукой за порог, подтянулся и увидел в глубине кабины хохочущее бледное лицо. Механ был весьма доволен произведённым эффектом. Сжимая гашетку пушки, он заливался радостным смехом, зажмурив от удовольствия глаза. Отсмеявшись, он начал вытирать выступившие слёзы обеими руками. Отняв руки от глаз он встретил мой взгляд и резко замолчал. Так как кроме меня на него смотрела ещё пара чёрных дыр.
— БУ-БУХ!
Картечь раздробила ему обе ладони, превратив их в разлохмаченные обрывки кожи, повисшие вокруг бледных осколков лучевой кости. Кожу и мышцы с нижней половины лица сорвало. И из-под шлема на меня теперь уставились полные боли и злобы красные глаза. Вытаращенные над обрывком носа и сжатыми голыми челюстями.
Бросив оружие, я ухватился за раскалённые стволы пушки и подтянул тело внутрь кабины. Повязка на ладони, пропитавшаяся кровью, зашипела. А Механ разжал окровавленные челюсти и завыл, опустив взгляд вытаращенных глаз на свои культи.
«А вы научите меня стрелять?»
Его жалостный рёв однозначно придал мне сил. Я даже смог подняться на четвереньки, прежде чем прополз к нему по рассыпанным на полу гильзам между пушкой и стенкой фургона.
При моём приближении Механ сделал попытку отпихнуть меня своими обрубками, но я тотчас схватил его культи и, сжав их покрепче, подтянул его налитые кровью глаза к себе поближе. Защёлкав обколотыми зубами, главарь Лётки начал выть и ворочать ошмётками языка, видимо пытаясь что-то сказать, потрясая при этом свисавшими по сторонам от зубов обрывками щёк. О да. Именно такого взгляда я от тебя и ждал. Наконец-то ты тоже понял, что вовсе не бессмертен.
— Приятного полёта, ублюдок… — С этими словами в оба налитых кровью глаза воткнулись осколки его собственных костей, торчащие из сжатых мной запястий. И, пока он визжал от боли, я затолкал их поглубже. А ведь наверняка думал, что ещё больнее ему уже не будет.
Прислонясь спиной к переборке рядом с затихшим телом, которое теперь выглядело так, как будто очень хочет что-то развидеть, я всмотрелся в пыльные остатки западных укреплений. Первые лучи восходящего солнца позволили разглядеть всё как следует.
Штурм уже начался. С противоположной стороны Вольской, по всей длине улицы к трухе из битого кирпича и рваного железа двигалась толпа разномастных подростков. Изредка стреляя куда-то за развалины, они передвигались короткими перебежками, пригнувшись и иногда приседая на колено для более уверенного прицеливания.
Снять шлем с трупа Механа оказалось довольно просто — он явно был ему великоват. А вот мне он оказался мал. К острой пульсации изнутри добавилась ещё и давящая боль снаружи. Подкладка оцарапала и сдавила рану на виске.
Кое-как натянув на уши защиту, я взялся за гашетку. А толпа гопников из Комсы как раз добралась до пыльных развалин. Перескакивая через обломки, немного сдержавшие бег уплотнившихся рядов, они торжествующе кричали. И палили вперёд по беззащитным корпусам больницы уже не переставая. Видимо, подавляя последнее сопротивление.
— Б-БУ-У-У-У-У-У-У-У-У!!! — Из-под шлема гудение спаренных стволов, отправляющих в темноту по полсотни зарядов в секунду, всё равно ощутимо надавило на уши. Как будто при посадке на авиалайнер стоишь рядом с работающей турбиной. В стену кабины ударил поток выбрасываемых гильз.
Остатка патронов хватило ещё на две секунды. Но за это время рой крупных светящихся росчерков оставил от наступающих рядов только разваленные на части тела. Врезаясь в худощавых подростков, снаряды перерубали, переламывали и перемалывали сразу по несколько человек за один пролёт. Не успевшую упасть оторванную половину тела тут же разрывал следующий выстрел. И следующий. И ещё. И так до тех пор, пока на землю не падали уже просто дымящиеся куски мяса в обрывках одежды. А сверху, на разбросанные по всей проезжей части фрагменты тел, плавно ложился кровавый туман.
Не всем, попавшим под очередь, повезло умереть так быстро. Те, кто шёл немного позади или впереди, потеряли только руку, ногу или половину кишечника. И теперь отброшенные и искалеченные ударом снарядов тела начали шевелиться. Ещё не вполне осознавая, что произошло, некоторые пытались встать, опираясь на несуществующие руки. Или шагнуть оторванной ногой. И падали обратно на окровавленный асфальт.
Задние ряды наступающих, которые только ещё перебегали через дорогу, замерли, разглядывая то, во что превратились их более смелые товарищи. Часть из них, недолго думая, побежала обратно под укрытие домов напротив больницы. Но несколько десятков гопников начали показывать руками в мою сторону и что-то кричать. Под шлемом этого было уже не слышно.
Пока я сползал на пол и озирался в поисках чего-нибудь похожего на оружие, толпа пришла в движение и направилась к фургону. Переходя на бег, они открыли огонь и по кабине броневика застучали первые попадания. Всё, вылезти уже не успею. И двери закрыть тоже.
Сбросив давящий шлем, я лёг на пол кабины в сугроб из горячих гильз и, наконец, расслабился, уставившись в потолок. Выстрелы и возмущённый разноголосый мат приближались. Ну что ж… Не самый плохой выдался денёк для смерти. Жаль только, что не успею попрощаться с…
— У-У-У-Р-Р-Р-А-А-А-А-А-А-А!!! — Яростный рёв десятков ломких мальчишеских и пронзительных девичьих голосов выхватил моё сознание из расслабленной пелены стихающей боли. — У-У-У-Р-Р-Р-А-А-А-А-А-А!!!
Позади фургона захлопали выстрелы и затрещали короткие очереди. Звуки оружия в сопровождении победного хора голосов приближались с каждой секундой и вскоре обогнули фургон слева и справа.
Приподняв голову, я увидел цепочку худых спин в чёрных бушлатах и камуфляжной «цифре». Выставив вперёд оружие, кадеты и вольские амазонки вели беглый огонь по уцелевшим рядам гопников, немедленно обратив их в бегство.
И в то время как остальные бойцы продолжали движение вперёд, подкашивая очередями остатки убегающих комсомольцев, внутрь кузова заглянул сержант Петров. Сквозь прицел моего автомата, он напряжённо всмотрелся в лежащие среди гильз тела.
— Здравия… желаю… — Я с трудом улыбнулся ему разбитыми губами и приветственно поднял руку в повязке, насквозь пропитавшейся тёмной кровью.
________
Конец второй книги. Продолжение следует.