Впрочем, тоже самое ждёт их и в случае моего успешного побега. Я же не смогу снять осаду из трёх банд в одиночку.
Значит, подожду до пункта назначения. И пока хотя бы постараюсь узнать, что меня там ждёт…
Механ удовлетворённо кивнул, шмыгнул и отвернулся. И теперь разговаривал глядя на медленно проплывающие мимо ржавеющие легковушки:
— На севере как раз мы будем крыть. Там улица имени какой-то дивизии… То же не помню. В вот с востока ты нам как раз и нужен.
— О как. Но это не моя война. Я на следующей схожу. Вроде договорились.
Механ усмехнулся и, не глядя на меня, продолжил:
— Не знаю, с кем ты тут договорился, упырь… Сомнения у нас большие по твоей теме. Так что скажи спасибо, что ещё башку не прострелили…
— Последний раз, когда я слышал что-то подобное от такого же напыщенного щегла — его команда кровью захлебнулась. — Говорят, люди любят наглецов и глупцов. Сейчас я казался себе и тем и другим.
— Может это и правда был последний раз… — Командир снова усмехнулся. — Выбора то у тебя нет. Но мне лень с тобой зарубаться, упырь. Сделаешь чё нужно — может ещё и патронов отсыпем. Своих-то нет? Пушки-товон — как в говне извалял.
Он снова обернулся:
— Короче… Там с востока, как ты и сказал — тоже больничка. Токо взрослая. И пустая. Точнее… В общем нужно выяснить, можно ли там пройти как-нить к их восточной ограде. Там меньше всего охраны должно быть. Оттуда они людей не ждут.
Я примерно понимал, почему именно. Но спросить следовало:
— Чего это вдруг? Если там другие корпуса близко — то оттуда как раз и нужно ждать атаки, а не с открытых площадей.
— Сечёшь… Жор там ебетник. Как со всего центра сбежались. Там же инфекционка была, куда зимой ковидных свозили. Её тогда расширили до упора, и онкологию под них отвели часть, и этих… Безнадёжные которые. Чуть ли не во дворе палатки ставили, когда уже некуда класть было. А потом уже и никому не надо стало… — Он, видимо, вспомнил что-то личное, связанное с началом катастрофы, шмыгнул, отвернулся и заговорил снова через пару секунд. — Вот ты пойдёшь туда и разведаешь. Ты ж у нас грёбанная легенда, упырь. Тебе такое — раз плюнуть. Только смотри не высовывайся, если проход найдёшь. Как я говорил — с этой стороны кадеты людей не ждут. Поэтому если кто-то идёт от этих корпусов — сначала очередь херачат, а потом спрашивают.
Судя по его смягчившемуся тону, я всё-таки смог немного расположить его к себе. Но доверять больше он пока не стал. Теперь применим лесть:
— Слушай, а эта дура там сзади — она вообще стреляет? Я охренел, когда такое увидел. Ты ж с таким арсеналом даже этих центровых порвёшь как тузик грелку. Я уж о Воване с его шпаной вообще молчу. Много у вас таких?
Я не видел его лица, но по дёрнувшейся щеке понял, что попал в цель. Его амбиции точно шли далеко.
— Стреляет… Пять тачек навылет прошивает или сносит. Больше мы не проверяли. — Я всё время забывал, что имею дело с детьми. С самыми жестокими, хитрыми и изворотливыми, но всё же детьми. А таким как он, если не похвастался — день зря. Да ещё и в окружении корешей. Понятием военной тайны здесь ещё и не пахло.
— Офигеть! — Я постарался подлить масла в огонь его гордости и спровоцировать на технические подробности. — Она ж ещё и очередями лупит, да? Какой там калибр?
— Двадцать третий. Почти полсотни выстрелов в секунду.
— Ни хера себе! Это ж патронов не напасёшься! Там ещё и один снаряд, наверное, полкило весит!
— Триста грамм примерно, смотря какой вид. Думаем сверху короб поставить, чтобы секунд на двадцать хватало хотя бы. — Он стал общаться гораздо азартнее и даже опять развернулся — не лениво, одной головой, а всем телом. Вот откуда у тебя такая кличка. Явно фанатеет по этой части.
— А кто ж у вас такой гений, что смог её на эти шасси переставить? Её ж руками не удержишь ни на каком станке, как присобачили? — Я уже знал ответ заранее.
— У меня батя механиком-оружейником служил на базе, я всё про эти пушки знаю. — С командира «лётчиков» даже почти сошла былая бледность, подсев на любимую тему он прямо-таки разрумянился. — Сняли весь блок, вместе с кишками и проводами. И наварили на рельсы в кузове. Поворачивает теперь только вместе с машиной. Но спуск работает. Дольше месяца возились…
Так вот чего они тебя слушаются… И теперь я понял, что оружие в таком состоянии у вас только одно. Или?
— Ну ты мастер, Механ! — Да, сволочь бледная, щас я стану твоим дружком, хочешь ты этого или нет. — И ещё, наверное, есть? Чё ты до сих пор весь Энгельс под себя не подмял?
— А я и подмял… Даже с одной. «Гошу» все сразу ссут. — Он говорил с полуприкрытыми глазами, наслаждаясь своей минутой славы. — Как только увидят.
— Гошу?
— ГШ-23.
— А… Ну Вован-то, наверное так не думает. — Попытался я немножко уколоть возгордившегося командира. Чтобы не пережать с комплиментами.
— А!.. — Он махнул рукой. — Просто не хочу с этой мелюзгой возиться. Он там этим детским садом командует у себя в промзоне. Думает, что охуеть какой крутой босс. Босс-хуесос…
Водитель и стрелки́ по сторонам от меня с готовностью заржали. Подождав, пока публика достаточно насладится его остроумием, Механ продолжил:
— Удобно. Сам-то он жрёт как не в себя. Жоре не угнаться. — Бойцы снова хохотнули. — Но мелюзгу свою на голодном пайке держит, экономит. А они в итоге для нас угли из костра голыми руками таскать готовы. Бунтовала как-то раз парочка. Революцию, блядь, устроить хотели. Отнять и поделить. Пиздюшня ебаная… Так все сразу и разбежались — как только мы с парнями подъехали. Кроме этих двух пионеров. Я не пожалел потом керосина. Мы их к пропеллерам привязали и раскрутили. Даже прогреться толком не успело — а у них уже бошки поотрывало. Только сначала изо всех дыр кровь пошла — из носа, ушей, глаз, жопы… Крутятся, орут чуть ли не громче движков! Ништяк было, да пацаны? Надо кого-нить ещё так покатать на самолётике…
Пацаны снова заржали и дружно замахали гривами. А Механ испытующе вперился в меня весёлым взглядом воспалённых глаз. Такой взгляд мне тоже хорошо знаком. Это мой собственный взгляд. Взгляд клинического психопата. Взгляд существа, патологически неспособного на сочувствие и эмпатию. В борьбе за место на верхушке таким ничего не мешает, кроме излишней самоуверенности.
А своих прямых конкурентов я ненавидел ещё больше, чем обычных людей. И сейчас он, кажется, всё-таки сумел прочесть это на моём лице. И резко перестал улыбаться.
Шмыгнув и отвернувшись, командир проговорил после небольшой паузы:
— Так что смотри, не разочаруй, упырь. А то тоже покатаем…
Что ж… Если они фактически собираются меня просто отпустить, чтобы я нашёл путь к кадетам через больничный комплекс — это не самый плохой расклад. Возвращаться к ним с развед-данными я не собираюсь. А вот что рассказать Киту об их осаде — я уже знаю. Глядишь, вместе что-нибудь придумаем, как нам с ними всеми справиться. Представляю, как обрадуется Алина, когда снова меня увидит… Хм… Что-то как-то пульс вырос… Наверное, всё ещё последствия обезвоживания.
Но вот что ждёт меня сейчас на территории больницы, переделанной в разгар эпидемии под максимальный приём пострадавших от прошлых штаммов вируса… В памяти пронеслись события нашей ночной поездки. Плотоядные красноглазики, обезьяноподобные хрюкающие прыгуны… И этот гигантский комок плоти, чуть было не ставший моей могилой. Почему же он всё-таки издох…
Пока я размышлял о предстоящем ночном путешествии по мёртвой клинике, мы проехали мост и быстро достигли улицы Чернышевского — ведущей вдоль берега прямо к больнице. Это её дети называли Чернышами. И на ней, видимо базируются бойцы центровых, перекрывая кадетам доступ к воде. Наверное, Кит успел доставить припасы из бомбоубежищ по тоннелям, раз не подаёт центровым признаков слабости. Но дети подземелья тогда тоже теперь вместе со всеми в осаде…