Протягивая лапы вперёд, они вонзали когти в рубероид и медленно, один за другим перебрасывали свои массивные тела через край.
Подобрав обрез «Винчестера», я быстро продырявил головы двум самым ловким из них. И в нём закончились патроны. А запас был у меня в карманах под слоем резины ОЗК...
— Держись! Пшшшш... Мы... Пшшшш... ейчас...
Глянув наверх, я увидел, как вертушка заходит на второй пролёт вдоль моей крыши. А когда я опустил взгляд, то увидел, как всё новые и новые солдаты взбираются через её край.
— Нюхните газку!!! — Этот выкрик Игоря статика сломанного передатчика почти не перекрыла. Надо же... Мы с ним, оказывается, смотрели одни и те же мультфильмы в детстве.
С двух сторон от пролетающего надо мной вертолёта вниз полетели клубы какого-то жёлтого дыма.
Поток воздуха от вращающихся лопастей быстро опустил этот газ на крышу и разметал его по сторонам — прямо в лица уродов, влезающих со всех сторон.
Ещё пара секунд и морды тварей, которые успели вскарабкаться следом за мной наверх, покрылись сеткой тёмных сосудов. А глаза налились кровью — гораздо сильнее, чем у их плотоядных сородичей с энгельсского мясокомбината.
Лапы существ, цепляющиеся за рубероид, разжались. И почти все солдаты осыпались с крыши вниз, как спелые яблоки с трясущегося дерева.
Те же, кто уже успел перемахнуть через край, схватились за лицо и принялись кататься по поверхности, истерично визжа.
— Унесите меня отсюда!!! Унесите!!! — Изнутри головы всё ещё слышались истеричные вопли гигантского слизняка.
А вертолёт, плавно развернувшись в жёлтом дыму, снова приблизился ко мне и начал снижаться.
— Добро... Пшшшшш... Овать на борт!
Глава 6. Перекур
Взрослых мужчин, которых я мог бы назвать симпатичными, можно было пересчитать по пальцам одной руки слесаря-алкоголика. Шеф, пара старых одноклубников да, пожалуй, учитель литературы в школе. Который пользовался уважением даже у самых отмороженных двоечников — совершенно непостижимым для меня образом.
А сейчас, когда я помогал разгружать канистры с авиационным бензином, который амазонки привезли со своего завода на плотину, я смог добавить в эту компанию пятого человека. А гипотетическому слесарю-неудачнику пришлось бы добавить к пересчётам вторую руку.
Хотя, поразмыслив над этим списком ещё немного, я вспомнил что Слава и Джон вполне могли считаться моими полновесными друзьями, общение с которыми я находил весьма приятным. Такими темпами, слесарю придётся применить для пересчёта ещё и ноги.
Бодрый рыжебородый Саня — со своей тельняшкой, толстой серьгой и щербатой улыбкой больше всего похожий на пиратского боцмана — не зря носил среди своих друзей прозвище «человек-праздник». Как только лодки хмурых вольских девчонок причалили к мысу плотины, он тут же очаровал их всех парой искренних комплиментов, галантными жестами и молодецкой сноровкой, с которой он справлялся с такелажем и грузом. Его открытый весёлый взгляд и дружелюбные интонации вмиг сменили выражения лиц амазонок с серьёзной решительности на стеснительные улыбки. В его присутствии они снова почувствовали себя молодыми и симпатичными девушками. Даже если некоторых из них можно было так назвать лишь с некоторой натяжкой...
Что и говорить — даже стальной взгляд Альфы немного теплел, когда она вспоминала в своих рассказах об электрике с плотины ГЭС. Может он напоминал ей кого-то из прошлой жизни?
Нужно сказать, что обычно оптимизм и жизнерадостность других людей меня очень раздражали. Дико хотелось просто-таки втереть в их лица всю ту отвратительную реальность, что я вокруг себя наблюдал: глупость, алчность, зависть, рвачество, снобизм, гордыню... Чему вы, блядь, все так радуетесь?!
Но мне было видно, что оптимизм Сани совсем не такой, как у каких-нибудь коучей по технике продаж или типа того. Он прекрасно видел и осознавал весь тот горький катаклизм, что мы наблюдали вокруг себя. И не строил никаких иллюзий — ни для себя ни для других.
Как я понял, он просто категорически отказывался по этому поводу горевать, не смотря ни на что. Осознанно или нет — но он сделал своим девизом фразу о том, что слезами горю не поможешь. И во всём старался найти хоть что-то, что могло порадовать его или окружающих. Даже в трагедиях или проблемах. И, в отличие от тошнотворного Перца, Саня делал это совершенно естественно, без всякого кавээновского притворства.