Цепляясь за стены, я добрался до двери, из-за которой раздавались радостные вопли, отшвырнул полено и дёрнул ручку — ни малейшего движения. Заперся изнутри, мудак мелкий. Выбивать бесполезно, открывается-то наружу. Только ключицу сломаю.
— Альме тебя скормлю, терпила. Успеешь ещё увидеть, как она твои яйца жрёт! Ишь, блядь, засады он строит. Достроился, олень сраный! А-А-А-ХА-ХА-ХА-ХА!!!
Голова опять закружилась, к горлу подступил не то комок пищи, не то сердце забилось сильнее от нарастающей ярости. Нет… Отравить он нас не мог, всё же было запечатано, в заводских упаковках… Вода из колодца — на такой объём дряни не напасёшься… Варенье! Закатать-то новой крышкой — минутное дело… То-то этот подонок меня в погреб отправил, знал, что не пройду мимо… А Алина этой гадости гораздо больше меня умяла… Я-то пару ложек всего съел. Не люблю сладкое… Алина!
Я рванулся к выходу и растянулся на полу — за ноги словно кто-то схватился, и я еле их передвигал. Вставай, ползи, катись — как хочешь, главное не лежать и не расслабляться, не переводить дух. Как бы сильно сейчас этого не хотелось… Это не твоё желание, это химия… Нужно добраться до неё… Не позволить этим уродам…
За время, проведённое в лечебнице, я привык иметь дело с успокоительными, которыми меня пичкали перед каждым допросом. Главное — спровоцировать выброс адреналина. Он перекроет действие седатива… И начнёт приступ кое-чего похуже… Похуже для окружающих…
Сунув два пальца в рот, я вызвал рвоту. Уж не знаю, любят ли такое жоры… Можно попробовать в будущем использовать для самообороны… Наблевать кому-нибудь на лицо, чтобы его обглодали, как вчера…
Очистка желудка немного помогла, ноги почти перестали отниматься. Провокация! Мне нужна провокация!
— Пойду, грохну твою псину, тварь…
— Чё блядь?! Я тебе «грохну», падла! Сука, шкуру живьём сниму с твоей бляди, а ты смотреть будешь!
Да, давай, скажи что-нибудь ещё, позадористей…
— Слышь? Ты там не спишь ещё? На кол сажали тебя когда-нить? Тебе понравится, пидарас. Я сразу понял, что ты любишь в сракотан долбиться, чмошник! — Пацан за дверью перестал хохотать и теперь злобно изобретал мне новые казни.
С улицы доносились уже не только раскаты подъезжающих мотоциклов, но и голоса:
— Санё-о-о-ок! У тя чё, гости? Альма на привязи? Мы заходим?
— Да, пацаны, тут один в доме и баба в бане! Токо чтоб живьём! Мудила он редкий! Хочу с ним сам разобраться!
Вставай! Вставай!!! Пошёл!!! Вот… Вот! Вот!!! ВО-О-О-О-О-О-О-ОТ!!!
Зарычав, я прыгнул на ноги и потряс головой — взгляд теперь заволакивала не темнота с искрами, а багровый туман. Сквозь него всё обычно виделось размытым, нечётким. Но большего мне сейчас и не надо…
Руки зачесались изнутри. Хотелось сжимать кулаки до хруста и одновременно растягивать сухожилия пальцев до предела. Ноги требовали бега на пределе возможностей, без оглядки. Лёгкие разрывались от глубоких хрипящих вдохов. Сердце стало лёгким и готово было выпрыгнуть через рычащую глотку…
Открылась входная дверь и в неё просунулся какой-то долговязый парень — даже не успел его как следует рассмотреть. Зарычав, и схватив со стола обрез, не в силах больше сопротивляться жажде крови, я разрядил ему в голову оба ствола почти в упор. Контролировать движения кисти и пытаться спустить только один курок было невозможно.
Кровавый туман на месте головы недоросля брызнул за дверь и окропил его товарищей, с любопытством заглядывающих внутрь с улицы. Перехватив двустволку за цевьё, я перескочил через осевшее тело к ближайшему и саданул со всего маху по зубам обрубком приклада. Зыбрызганное красным юное лицо натянуло в сторону, вслед за уехавшей нижней челюстью. Пацан отшатнулся и завопил от боли, хватаясь за зубы, словно рефлекторно пытаясь поставить их на место.
Продолжая движение по инерции, я крутанулся к следующему, открывшему рот — не то от удивления, не то для крика о помощи. И повинуясь инстинктивному импульсу, я схватил его за тонкую шею, воткнул в рот стволы, и задрал получившийся рычаг вверх. Пасть лохматого школьника с ласкающим слух хрустом распахнулась в два раза шире, чем смог бы открыть он сам. Одна щека порвалась, забрызгав мне руку тёплой кровью, и лицо тоже съехало набок. Передние зубы загнулись внутрь.
Отшвырнув воющее тело в сторону, я оказался перед ещё одной парой несчастных. Эти были младше всех. Лет двенадцать, не больше. Но я уже достаточно насмотрелся на то, что способны устроить даже такие пиздюки. Жалости я к ним не испытывал и в обычном состоянии. А сейчас они были для меня просто манекенами, о которых можно почесать неистово зудящие кулаки.