Один из них попытался ударить меня чем-то, похожим на мачете… Рука с оружием двигалась в моём восприятии словно через желе — плавно и предсказуемо. Я просто немного отступил в сторону, пропустил клинок мимо и снова позволил ярости управлять телом. Тело схватило вооружённую руку и переломило её об колено локтём наружу. Хрустнув и чавкнув, предплечье школьника осталось в моей левой руке. А сам он отшатнулся, схватившись за культю и визжа как девчонка.
Оставшийся на ногах подросток подпрыгнул ко мне и начал наносить удар за ударом каким-то тупым ножиком. Он успел изрядно поцарапать мне спину, один раз даже достав до ребра, когда я, наконец, обернулся к нему. И с разворота треснул ему оторванной рукой по уху. И ещё раз, и ещё.
Достаточно отхлестав его по щекам пятернёй собственного товарища, я снова расслабился и позволил своему телу делать всё, что захочется. Оно захотело выкинуть бесполезное предплечье и вцепиться опешившему от такого расклада школьнику в голову, вдавив глаза внутрь черепной коробки. Заверещав как резаная свинья, он судорожно пытался бить меня всеми конечностями. Но я ничего не чувствовал. Кроме всепоглощающей, выжигающей моё сознание изнутри ярости. Той самой ярости, с которой я однажды пришёл к себе на работу в офис и перестрелял там пару дюжин любимых коллег. А потом вышел на улицу. Ведь у меня ещё оставались патроны… Да, это был один из самых осмысленных дней в моей прежней никчёмной жизни…
Ребёнок под моими руками, наконец, затих. Видимо, потеряв сознание от болевого шока. А мне всё ещё требовалось чьё-то сопротивление. Невыносимо зачесалось само мышление. Хотелось залезть к себе в голову и как следует поработать там ногтями. Я знал, что так и сделаю, если не найду кого-то, кто может своей смертью приглушить этот ужасный зуд.
Оглянувшись, я заметил, что первые два утырка ещё шевелятся, стеная и держась за вывихнутые челюсти. Схватив ближнего за загривок, я сунул ему в рот порог дома и, хрипя от гнева, от души впечатал ботинок в затылок. Рот у него открылся ещё шире. Булькающий крик перешёл в захлёбывающийся кашель, хрип, клёкот… И он всё же затих.
Второй сделал попытку уползти к калитке. И уже почти добрался до неё, постоянно воя что-то нечленораздельное. Я немного помог ему, протащив за шкирку, и даже приоткрыл дверцу. Но он передумал выползать дальше и только умоляюще выл, глядя на меня снизу распахнутыми от ужаса глазами.
Поместив его голову между косяком и дверью, я несколько раз попытался её закрыть. Получилось с четвёртой попытки. Его череп немного прогнулся уже на третьем ударе, а уж потом лопнул, словно кровавая пиньята.
Я снова открыл дверцу и выглянул наружу, держась за косяк. Тело всё ещё жгло изнутри, буквально чувствовалось кипение крови. Очень, очень надеюсь, что это ещё не все блюда на сегодня.
Так и было. Снаружи стоял на стрёме ещё один мелкий ублюдок. И, очевидно, как следует насладившись воплями, хрустом и ударами за воротами, он решил, что быть крутым бандитом ему больше не нравится. В данный момент он лихорадочно пытался завести один из старых байков, на которых приехали дружки хозяина.
Едва завидев, как я выхожу из калитки, он бросил мотоцикл и сделал попытку убежать. Но в панике запнулся о подножку стоящего рядом байка и растянулся под ним во всю длину.
Я подошёл к поспешно вскакивающему обратно на ноги подростку. Его ноги разъезжались по мокрой после дождя земле и принять вертикальное положение обратно никак не получалось.
— Дяденька, не надо! Дяденька, не бейте! Я больше так не буду! — Разыграл он коронную карту всех гопников мира, попавшихся на своём подлом ремесле.
Его орущий мольбы о пощаде рот в итоге достаточно глубоко проглотил ближайшую выхлопную трубу. Отпустив его затылок, я со всей силы рванул рычаг пуска двигателя и открыл газ на максимум.
Взревев совсем как моё воспалённое сознание, мотоцикл начал наполнять пищевод и лёгкие подонка пряным выхлопом. Он дрожал всем телом, из глаз брызнули слёзы. Но попытку освободить рот от надувающей его хромированной трубы, я пресёк на корню. Совсем скоро стало слышно, как от давления газов, наполнивших его изнутри, у него лопается живот.
Когда он перестал рыпаться и выть, я заглушил двигатель и услышал вопросительные вопли изнутри дома:
— Э! Пацаны! Ну вы чё? Загасили этого урода? Не убивайте его токо! Он живой там?