— Ну ты скоро? — Я заметил как Алина всё ещё мнётся у входа в ванную.
Она покраснела и, запинаясь, чуть слышно проговорила:
— Мне… Мне надо в туалет…
Начинается…
— Соседняя дверь. Давай быстро. Жду внизу.
— Я не могу… Там… Там уже кто-то сходил. — Девчонка ссутулилась и поджала губы знакомым жестом, продолжая пялиться в пол.
Дважды начинается…
Из окна был виден уличный нужник в соседнем дворе. Я показал на него:
— Вариант на свежем воздухе устроит ваше величество?
Вариант устроил.
Я ждал её у калитки и наслаждался пасторальным пейзажем. Апрельское утро, как и положено, было премерзким. Низкое небо скрывало солнце, голые деревья безысходно покачивались на фоне разбитых окон и раскуроченных на дрова заборов. Время от времени со стороны пашни каркали грачи. Пахло сырой землёй. И слегка начинала подванивать кучка мальчишеских трупов неподалёку. Часть из них успела обосраться, прежде чем сдохнуть. Так пахнет смерть.
К шуму грачей иногда примешивалось гортанное бормотание жор. Некоторые из них иногда начинали будто бы разговаривать сами с собой. В основном слышались вопросительные интонации. Или мольбы.
Сейчас от нечего делать я прислушался к этому ворчанию, пытаясь разобрать слова. И вдруг разобрал далёкую фразу:
— Из Советского мудилы какие-то мелкие… Там школота одна, ща отпиздим. Я вчера ещё хотел, но темно уже было, как у негра в жопе…
— Всё-то ты знаешь, Ванёк. Везде-то ты побывал…
И гогот. Мерзкий пацанский гогот, который я ненавидел ещё со школы. Смеялось точно больше двух голосов.
— Алина! Нужно уходить.
Мочит.
— Алина!
— Я… Сейчас…
Гогот приближался скорее, чем хотелось бы. И вдруг смолк. Похоже, они дошли до кучи трупов. Всё, поздно. Если сейчас откроет дверь, они услышат.
Я пригнулся и пополз на четвереньках к сортиру.
— Запрись и сиди там. Не открывай, пока не скажу.
— Хорошо…
Отбежав обратно к редкому забору, я попытался разглядеть сквозь голые кусты, сколько гопников пожаловало с другой стороны местного фронта на этот раз. Четверо. Лет по пятнадцать, с щетиной уже. Как у кота на яйцах. И у этих не палки. Вилы, топор… Это что — коса?
Очень не хотелось тратить патроны. Считая те, что в стволах, осталось всего четыре. Подожду, может мимо пройдут.
— Жоры же не едят людей… Кто это их так…
— Это Советские?
— Ага.
— Ну и хуй с ними. Может собаки тут. Пахану скажем, что это мы их так. А чё, нет шоль?
— Нихерасе, собаки. Пошли отсюда нахуй тогда.
— Сам нахуй иди епта, гыыы…
— Ща пацаны, срать хочу, не могу. Вон вроде толкан норм. Ща…
— Давай быстрей. Смотри чтоб собаки хуй не отгрызли, гыыы…
— Пацаны, пацаны! Анекдот, короч. Купил кореец сосиски. И бросил их в холодильник, к хуям собачьим! Гыыыы…
— Гыыыы…
Твоюматьтвоюматьтвоюмать! Гопник с вилами пермахнул через забор и потрусил по огороду к туалету. Пока он меня не заметил, я скинул в кусты ружьё с плеча и рюкзак. Выпрямился и медленно зашагал вдоль забора, издав пару булькающих кашлей для привлечения внимания.
— Блядь, напугал, жора ебаный! — Пацан с вилами нерешительно остановился, глядя на меня. — Ребзя, зырьте, какой у него плащ заебатый! Давайте снимем!
Троица за забором присмотрелась ко мне.
— Чот здоровый какой. Ну его нахер.
— Да ладно, они ж тупые. Ща я его наколю… — Забыв о природных позывах, гопник с вилами подбежал ко мне и замахнулся своим сельхозинвентарём мне в живот. Стараясь не задеть расстёгнутый плащ, он аккуратно нанёс удар. Но вилы, перехваченные правой рукой, ушли влево, а его подтянуло ко мне вплотную. Лицом к лицу.
О, да. Давно я не видел перед собой этот взгляд. Взгляд жертвы, которая, наконец, поняла своё место в пищевой цепочке. Взгляд, который расставлял всё и всех на свои места. Взгляд, который однозначно говорил всем, кто здесь победитель, а кто проигравший. Взгляд, который придавал смысл моему существованию даже здесь, в подыхающем мире.
Конечно, гораздо приятнее покорять волю равного по силам соперника. Но на безрыбье…
Финка в левой руке пронзила покрытый нежной щетинкой подбородок и тут же ушла обратно, пока кровь не испачкала на руку. Паренёк осел на колени и шлёпнулся спиной в грязь, навсегда оставив на лице выражение косули, которой вцепился в горло волк. Вилы остались в моей руке.