Герою «Бесов» Николаю Всеволодовичу Ставрогину перед одним из его решительных революционных шагов приходит в голову причудливое желание пойти побеседовать с живущим в монастыре, на покое, старым архиереем, слывущим за великого христианина и сердцеведца и постоянно посещаемым приезжающими к нему — и «знатнейшими особами», и «самым простым народом». Излишне говорить, что Достоевскому были издавна дороги два имени — имя Тихона Задонского и Амвросия Оптинского, и здесь этот прототип будущего Зосимы из «Карамазовых», где слились в один образ оба старца, — фигурирует под незамаскированным именем Тихона.
После некоторого вступительного разговора, порывистого, разбросанного, мало располагающего гостя к симпатиям к старцу, в котором он чувствует нечто от юродства, Ставрогин вдруг, некстати, нервно и надрывно, как всегда у Достоевского, вдруг бросает старому архиерею вопрос:
В Бога веруете?
Верую, — спокойно отвечает архиерей.
Ведь сказано, если веруешь, и прикажешь горе сдвинуться, то она сдвинется. впрочем, вздор. Однако я все-таки хочу полюбопытствовать: сдвинете вы гору или нет?..
Бог повелит — и сдвину, — тихо и сдержанно произнес Тихон, начиная опять опускать глаза.
Ну, это все равно, что Сам Бог сдвинет. Нет, вы, — вы, в награду за веру в Бога!
Может быть, и не сдвину.
«Может быть». Это недурно. Почему же сомневаетесь?
Не совершенно верую.
Как? Вы несовершенно? Не вполне?
Да. может быть, и не в совершенстве.
Ну, по крайней мере, все-таки веруете, что хоть с Бо- жиею-то помощью сдвинете, и это ведь не мало! Вы, конечно, и христианин?
Креста твоего, Господи, да не постыжуся, — почти прошептал Тихон каким-то страстным шепотом и склоняя еще более голову. Уголки губ его вдруг задвигались нервно и быстро.
А можно ль веровать в беса, не веруя совсем в Бога? — засмеялся Ставрогин.
О, очень можно, сплошь и рядом, — поднял глаза Тихон и тоже улыбнулся.
И уверен, что такую веру вы находите все-таки почтеннее, чем полное безверие. О поп! — захохотал Ставрогин.
Тихон опять улыбнулся ему.
Напротив, полный атеизм почтеннее светского равнодушия, — прибавил он весело и простодушно.
Ого, вот вы как!
Совершенный атеист стоит на предпоследней верхней ступени до совершеннейшей веры (там перешагнет ли ее, нет ли), а равнодушный никакой веры не имеет, кроме дурного страха.
Однако вы. вы читали Апокалипсис?
Читал.
Помните ли вы: «Ангелу Лаодикийской Церкви напиши».
Помню. Прелестные слова.
Прелестные! Странное выражение для архиерея, и вообще вы чудак. Где у вас книга? — как-то странно заторопился и затревожился Ставрогин, ища глазами на столе книгу. — Мне хочется вам прочесть. Русский перевод есть.
Я знаю, знаю место, я помню очень, — проговорил Тихон.
Помните наизусть? Прочтите!..
Он быстро опустил глаза, упер обе ладони в колени и нетерпеливо приготовился слушать. Тихон прочел, припоминая слово в слово:
«И Ангелу Лаодикийской Церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Бо- жия; знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч, о, если бы ты был холоден или горяч. Но так как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих».
Истинный эксперт веры, Достоевский хорошо наметил здесь три разновидности религиозного настроения: совершенное неверие, но ищущее и волнующее человека, от которого уже один шаг к совершенной вере; равнодушие и теплохлад- ность, которой в лучшем случае доступен испуг Бога, и подлинную веру, которая, однако, настолько не свободна в человеке от колебаний, что даже архиерей и праведник не может сказать о себе, что он совершенно верует.
XIII
Мы приблизились к концу. Мы пересмотрели все или почти все, что можно найти на нашу тему в сочинениях и биографическом материале Чехова. Может быть, кто-нибудь прибавит сюда еще пропущенную нечаянно страницу, одно-другое личное воспоминание. Но главное уже сказано все. Перед нами шуйца и десница Чехова35 и, однако, решительный вывод кажется таким же далеким, каким был вначале.