Другая моя встреча с А.П. была в Ясной Поляне года полтора после первой. В соседстве Ясной, в деревне Деминке, поселился В.Г.Чертков, и я поехал к нему погостить. Когда я приехал в Деминку, то застал там М.О.Меньшикова, бывшего тогда еще близким к Л.H-чу и стоявшего на счету прогрессивных журналистов. Он перед этим гостил в Мелихове у А.П. и сообщил, что А.П. давно мечтал побывать в Ясной, но все не решался. Сейчас же у него явилась решимость, и он просит разрешения навестить Л.Н. Конечно, ему /366/ ответили, что видеть его будут очень рады, и со дня на день ждали его приезда.
Мне очень хотелось присутствовать при свидании Антона Павловича со Львом Николаевичем, но я должен был поехать на несколько дней в Курскую губернию, а приезд А.П. мог случиться как раз в это время. И я очень об этом сожалел.
Но я съездил и вернулся. Из своей поездки и узнал, что Ант.Павл. в Ясную еще не приезжал и дал знать, что приедет туда сегодня или завтра. Таким образом, мне представлялась возможность увидать встречу двух больших писателей, и я предвкушал это удовольствие.
В то время, когда в Ясную Поляну ожидался Чехов, Л.Н. работал над "Воскресением"; можно было ожидать, что он покажет свою работу А.П-чу. Вечером в Деминку сообщили, что А.П. приехал в Ясную Поляну{366} и что завтра предполагается чтение первых глав "Воскресения".
На другой день мы с В.Г.Чертковым поехали в Ясную. Приехали во время обеда. А.П.Чехов сидел рядом со Львом Николаевичем и время от времени заводил с ним разговор. Хотя А.П. уже и был подвержен своему недугу, но выглядывал таким молодцом, что на него приятно было смотреть. Спокойный, красивый, он имел такой благородный вид, и столько в нем было достоинства.
После обеда предположено было идти читать "Воскресение". Л.Н. не совсем хорошо себя чувствовал и пошел отдохнуть, а мы, человек пять или шесть, отправились в укромный уголок и расположились читать. Сначала читал В.Г.Чертков, потом его сменил И.И.Горбунов. Между слушателями был один из сыновей Л.Н.{366}, который слушал рассказ не совсем спокойно. Его возмущала офицерская среда, описываемая его отцом: он обращался к В.Г.Черткову, бывшему гвардейскому офицеру, с вопросам - неужели большинство офицеров такие? Но А.П. слушал чтение спокойно, внимательно, молча. Читали, кажется, часа два. По окончании чтения пошли в дом, вниз, в кабинет Толстого. Л.Н. встал после отдыха, но не выходил, по случаю недомогания, из кабинета. Он с любопытством ожидал, что ему скажут по поводу его новой работы. /367/
Антон Павлович тихо и спокойно стал говорить, что все это очень хорошо. Особенно правдиво схвачена картина суда. Он только недавно сам отбывал обязанности присяжного заседателя{367} и видел своими глазами отношение судей к делу: все заняты были побочными интересами, а не тем, что им приходилось разрешать. В одном деле, которое шло в очередную сессию, адвокат или прокурор вместо разбирательства дела обратился с дифирамбами к сидевшему на скамье присяжных заседателей Антону Павловичу. Очень верно и то, что купца отравили, а не иным способом прикончили с ним. Антон Павлович был на Сахалине и утверждал, что большинство женщин-каторжанок сосланы именно за отравление. Неверным же ему показалось одно - что Маслову приговорили к двум годам каторги. На такой малый срок к каторге не приговаривают. Лев Николаевич принял это и впоследствии исправил свою ошибку{367}.
Когда мы вышли из кабинета Л.Н., была уже летняя ночь. Вечерний чай не был готов, и мы отправились на прогулку. Меня стали спрашивать о состоянии здоровья хорошо знакомой в Ясной г-жи А., к которой я ездил в Курскую губ. Здоровье ее было не совсем хорошо. Болезнь была чисто женская, требовавшая операции, на которую больная не соглашается. А.П. расспросил о возрасте больной и сказал, что ее страхи напрасны, - в таких случаях операции проходят всегда благополучно и разве только один раз из сотни кончаются неудачей.
Ант.Павл. участвовал в общем разговоре, но, должно быть, его захватил образ Л.Н., и он не мог освободиться от впечатления от него. К концу прогулки он заявил, что его сильно угнетает поведение очень ценимого им А.С.Суворина. Его возмущает политиканство старика в его газете, действующее на многих развращающе, и ему захотелось попросить Л.Н-ча, чтобы он написал Суворину и постыдил его за его флюгерство, - Л.Н-ч - один человек, который мог бы воздействовать на Суворина... Но сказать это Толстому А.П-чу не удалось. Л.Н-ч к вечернему чаю не вышел, а Ант.Павл. завладели Софья Андреевна и Татьяна Львовна, и в беседе с ними он провел остаток вечера.
Не знаю, был ли А.П. после в Ясной Поляне{367}. Изредка, навещая Л.Н., я его по крайней мере там не /368/ встречал. Но воспоминания о нем в Ясной остались самые приятные. Его писания встречались там всегда с большим вниманием. За ним следили, читали, разбирали. Л.Н., разговаривая о Чехове, всегда восхищался его изобразительностью. Он называл его писательский инструмент музыкальным. Он говорил, что Чехов - чуть ли не единственный писатель, которого можно перечитывать, а это не всегда возможно, даже для Диккенса, например. Помню, как Л.Н. восхищался небольшим рассказом А.П. "Супруга", напечатанным в сборнике Общества любителей российской словесности "Почин"{368}. Хвалил рассказ "На подводе"{368}, напечатанный в "Русск. вед.", "Душечку" же, появившуюся в "Семье", он перечитывал несколько раз{368} и говорил, что это такая прелесть, которой не скоро найдешь не только у других писателей, но и у Чехова. "Моя жизнь" понравилась Л.Н., но не в целом, а местами. Он считал, что прототипом героя А.П. послужил небезызвестный опрощенец князь В.В.Вяземский{368}, вызвавший когда-то целый шум в печати. Одни считали его святым, другие - высокопробным грешником. Не по сердцу пришлись Л.Н-чу и "Мужики"{368}, хотя его более возмущал шум, поднятый по поводу их в печати{368}, где большая часть русской интеллигенции с восторгом принимала мужиков такими, какие они есть у Чехова, и не могла понять, что эти мужики списаны с одной исключительной подмосковной местности и по ним нельзя обобщать всех русских мужиков. Он говорил, что эти народолюбцы никогда не любили народа, не знали его и не желают знать; мужики нужны им как отвлеченная абстракция, для опоры в своей борьбе и полемике. Оттого весь восторг по поводу "Мужиков". Не удовлетворяли, как известно, Л.Н. и пьесы А.П. Он находил, что цель драматических произведений новых форм ошибочна. Для того чтобы вызвать настроение, - говорил он, - нужно лирическое стихотворение, драматическая же форма служит и должна служить другим целям. В драматическом произведении должно поставить какой-нибудь еще не разрешенный людьми вопрос и заставить его разрешить каждое действующее лицо сообразно его внутренним данным. Это - опыты лаборатории. У Чехова же этого нет. Он останавливает, например, внимание зрителя на судьбе несчастных дяди Вани и доктора Астрова, но жалеет /369/ их только потому, что они несчастны, не обосновавши вовсе, заслуживают ли они сострадания. "Он заставляет их говорить, что они были самыми лучшими людьми в уезде, но чем они были хороши - он не показывает. А мне кажется, - говорил Л.Н., - они всегда были дрянными и ничтожными, поэтому их страдания не могут быть достойны внимания"{369}.
Когда вышел первый том рассказов Чехова в издании Маркса, Л.Н. с большим вниманием остановился на юморе Чехова. Он говорил, что в наше время он - первоклассный юморист. В прошлом с ним могли сравняться только Гоголь и Слепцов. Рассказ "Драма" до того восхищал Л.Н., что он его рассказывал бесчисленное количество раз и всегда смеялся от всей души. Восхищали его и детские фигуры Чехова, вроде "Ваньки"{369}, пишущего письмо к деду. И только некоторые из юмористических вещей ему казались непонятными, как, например: "Роман с контрабасом" и "Скорая помощь".
Последний раз я видел А.П. зимой, в год его смерти, в Москве, на литературной "среде" у Н.Д.Телешова{369}. "Среда" была блестящая: на ней присутствовали, кроме А.П. с своей женой и сестрой Марией Павловной, Андреев, Горький, Вересаев, Бунин, Тимковский, Серафимович, Голоушев, Разумовский. Покойный В.А.Гольцев делал доклад о философии Ницше, были легкие прения, но не было ничего острого. У Антона Павловича недуг был в полном развитии. Внешний вид его был вид страдальца. Глядя на него, как-то не верилось, что это тот прежний Чехов, которого я раньше встречал. Прежде всего поражала его худоба. У него совсем не было груди. Костюм висел на нем, как на вешалке. Но несмотря на такое состояние, А.П. был очень мил, общителен, шутливо говорил с И.А.Белоусовым, рассказывал кое-что о себе, о своих первых неудачах на литературном поприще... Все внимательно его слушали, смеялись, но всем чувствовалось, что это - недолгий жилец на свете, и становилось невольно грустно.