Эта ситуация до омерзения напоминала мне тот момент, когда вечером в Рождество я сидела в своей комнате и разговаривала с Элроем. Может, в этот раз у меня снова получится сделать так, чтобы кто-то другой управлял моим телом? Мне уже не хотелось быть снова сильной: душа изорвана по краям, в центре виднелись дыры от кинутых ножей, чёрные краски, гниль и кровь смешались в один гигантский комок грязи, что давил сверху на грудь и не позволял дышать. Да и зачем? Я слишком устала от боли, страха и незнания, чтобы бороться. Во мне не осталось сил – пламя ярости потухло, остались лишь чёрные, как мои мысли, угли.
Я одна оказалась в кромешной темноте, но мне было плевать.
– Я сделаю всё что угодно для спасения тебя и Хэмфри, – спокойно ответил Джозеф, но не приблизился ко мне ни на шаг, а остался стоять возле закрытой двери.
– Для моего спасения? – горько усмехнулась я, кинув на него обречённый взгляд. – Ты издеваешься? Как ты можешь спасти меня, отдав моему отцу? Ты ведь в курсе, что он делал со мной в детстве.
– Когда-то ты мне об этом рассказывала, да, – сухо подтвердил он, слабо кивнув головой.
– И? Тебе не приходило в голову, что ни в коем случае меня нельзя снова отдавать отцу? Что это может кончиться для меня очень и очень плохо?
Я старалась говорить так, чтобы голос не дрожал от слёз: правда о том, что у меня когда-то был брат-близнец, ломала даже сильнее, чем гибель матери, о которой Аривер с такой ненавистью мне рассказывал. Но она защищала меня с самого детства, как бы ни любила своего мужа – дети оказались важнее.
– Я хочу тебя спасти, – мягко произнёс Джозеф, глядя прямо на меня.
Я не смогла сдержать злость.
– Как?! Как ты можешь меня спасти, если обрёк на верную гибель? Зачем ты вообще сдал меня отцу, если у него и так есть много людей, над которыми он проводит опыты? Я не понимаю, зачем ты так подло поступил со мной!
– Только благодаря твоему отцу я смог отправить маму и Олин в Единый Город, потому что не всех туда пускают, только у кого много денег, – каменным голосом сказал парень, совершенно не изменив выражения своего мирного лица. И такого красивого… – А взамен я должен был привести тебя. И ты прекрасно знаешь, что я сделаю всё возможное для сохранения своей семьи.
– Даже если придётся пойти на предательство?! – глупый вопрос, ведь я знала ответ, но хотела услышать это от Джозефа.
А тот был всё так же безмятежен.
– Да.
– Ты предал меня. Как ты мог? – повторила я в отчаянии, борясь со слезами.
Парень слегка поморщился, точно в его сердце что-то кольнуло. Но я прекрасно знала, что его сердце сейчас трещало по швам.
– Не надо, прошу тебя. Не надо всё сначала.
– Твоя семья всегда была рядом с тобой, а я – нет, – о, как же мне было больно смотреть в его глаза, полные душевных мук. Так больно, что страдала сама. – Я не важнее их.
– Нет, ты…
– Я всё понимаю, – резко прервала я его. – Я знаю, что ты любишь меня. И я тебя тоже люблю, Джозеф. До сих пор люблю тебя после того, что ты сделал. Я продала сердце – всё, без остатка. Такое яркое, пылающее, готовое облететь всё небо и каждое его облако. Сердце, что воодушевленно пело, и могло укоротить стихию. Оно словно кладезь всех лучших эмоций и самых волнующих моментов. Сердце, что радовалось от любви улыбкой ребёнка, цвело как весенний нарцисс. Оно там, далеко, уже даже не в руках, а где-то на дне старой и грязной сумки, которую еще не выкинули, а лишь лежит в бардачке и жалко тухнет под вонь несвежего воздуха. А затем вновь в вновь слышит твой голос и трещит, всё трещит и трещит. А я здесь, с опустевшим телом, осталась ни с чем. Продала своё сердце за чувство, как ты продал меня за спасение близких. А что сделал ты? Что ты сделал для меня? Как-то раз мы уже разговаривали об этом, и ты мне сам признался, что мало что для меня сделал. И я не виню тебя в этом – любви и доверия от тебя уже было для меня достаточно. Но помнишь, что ты тогда сказал о любви? «Она помогает совершать добрые поступки, держаться на плаву, помогать людям». А ты? Ты совершил плохой поступок, сговорившись с моим отцом, продырявил мой плот, бросил тонуть и не протянул руку помощи. Теперь любовь причиняет нам боль.
Джозеф, казалось, был готов упасть на колени – таким разбитым он выглядел. Мне не хотелось причинять ему ещё большую боль своими словами, ведь я прекрасно знала, что он винил себя за предательство, но я ничего не могла с собой поделать – режущие друг другу глотки эмоции не давали мне спокойно захлебнуться в собственной крови и молчать. Слишком много слов оказалось на сердце, слишком много груза и тяжести – не оказалось больше сил терпеть, не оказалось больше места для могил своих мыслей и чувств.