– Пару раз наверняка виделись, – спокойно ответил Джозеф, почёсывая сквозь шапку затылок.
– Но лично ещё не знакомы, – бодро заверила меня Филис. – Давайте сыграем в двадцать вопросов, чтобы узнать друг друга получше?
– Хорошая идея, – кивнула я. – Тогда я начинаю. Какой твой любимый цвет, Филис?
– Радужный, – смело заявила она и повернулась к своему соседу лицом. – Тебе нравятся парни?
Джозеф поперхнулся своим напитком, но быстро взял себя в руки.
– Я натурал.
– Точно?
– Да, точно, – скрыл улыбку он. – Натуральнее натурала, но натуральные этого только цвет моих волос, – и, не дав сказать что-либо девушке, быстро перевёл взгляд на меня. – Ты… не злишься на меня за вчерашнее?
На мгновение внутри меня, казалось, всё застыло. А сама я исчезла, растворилась в воспоминаниях о вчерашнем вечере – несоизмеримая боль от ожидания наихудшего исхода, когда я до дрожи во всём теле боялась потерять Джозефа. А затем – отрава страхом, этот отвратительный напиток ужаса, что спящим монстром ворочался в желудке. Мне не хотелось его будить, но яд от страха заставил меня это сделать, заставил беспощадно, жестоко и безвозвратно разбудить зверя, что с прошлого дня неугомонно терзал сердце и разрушал гробы чувств одним взмахом когтистой лапы.
Скоро от меня совсем ничего не останется… даже сгнивших костей.
– Как я могу за такое на тебя злиться? – недоумённо спросила я.
– Просто… – Джозеф сжал мои пальцы своими, отогретыми с помощью чашки капучино, – я только сегодня утром осознал, что чуть ли не обрёк тебя на губительное одиночество, на губительную… боль. Я правда об этом не подумал, когда помчался спасать ребёнка, я даже не задумывался над этим и раньше, когда просто глотал эти ядовитые слова Хэмфри и Олин, а затем мучительно пытался их выплюнуть. Но они пожирали меня, пожирали не только сердце, но и мозг. И я порой не в состоянии это выносить… что хочется умереть. Но я понимаю, что помимо семьи у меня ещё есть друзья, одноклассники, ты… И я всем дорог. Я знаю об этом, прекрасно знаю. Но одного знания порой недостаточно, чтобы стерпеть всю жгущую изнутри боль.
– Но ведь Хэмф и Олин тоже тебя любят, они иногда делают для тебя подарки, проявляют к тебе любовь и уважение, – сказала я мягко, медленно водя большим пальцем по таким любимым рукам своего парня. – Они просто маленькие, не доросли до того ясного осознания того, как важно любить и поддерживать своих родных, как важно их ценить. Где-то в глубине души они это понимают, но не могут этого показать не только из-за своего характера и своих проблем, но и просто из-за того, что так устроен сейчас мир. Дети теперь быстро взрослеют, но их разум всё ещё остаётся таким же детским, постепенно развивающимся. И этот резкий контраст, эта борьба лишает их самостоятельно думать, сбивает с толку и сливает с общей грязью, из которой они так тщетно пытаются выбраться. Даже десять лет назад, когда нам с тобой было по семь лет, жизнь была другой, детство было совершенно иное. И дело даже не только в том, что тогда не было телефонов и постоянного потока всевозможной информации, но и в том, что со временем меняются интересы поколений, меняется само их восприятие мира, и сам мир тоже меняется. Всё меняется. И жаль, что не всегда в лучшую сторону.
– Да, ты права, – тихо проронил Джозеф. – Ты всегда во всём права.
Мне нестерпимо сильно хотелось его обнять, прижать к груди и нежно целовать в ладонь, в макушку, в шею, в лицо. Мне вспомнились наши первые поцелуи, когда от непривычки я не умела сдерживать такие порывы любви, когда целовала его когда угодно и где угодно, что бы он ни делал и как бы ни был занят. И тогда, казалось, мы были счастливее, чем сейчас. Целый год – а такое чувство, что прошло всего несколько дней, как наша любовь начала медленно увядать. Я чувствовала это каждой клеткой своего тела, каждым движением Джозефа, каждым произнесённым нашим словом.
Что же не так? Почему всё так медленно и мучительно умирало?
Я смотрела на нас, на наши отношения, на наши характеры, на наши жизни. И понимала, что у нас всё отлично, всё подходящее друг для друга, всё… идеальное. Но чего-то не было. Да, как будто чего-то не хватало между нами, словно для полноценного вечного двигателя не хватало одной маленькой, но невероятно важной детали, без которой сам двигателем никогда не сможет быть вечным. Но чего именно не хватало?
– Твой капучино стоит два доллара, – отвлекла нас от раздумий Филис, и на мгновение у меня в голове словно что-то щёлкнуло.
Но понять, что именно это было, я не успела, потому что заговорил Джозеф.
– А ты думала, как живут бонжуры?
– Кто?