Филис – олицетворение всех самых странных поступков человека. Олицетворение лета. Свободы, счастья, безумия и…
Любви.
– И у тебя получилось, – вернувшись в реальность, призналась я, разглядывая свой портрет. – Я тоже хорошо рисую.
– Да?
– Ага, – я тихо хихикнула. – Лучше всего у меня получается человек-невидимка.
Филис рассмеялась. Так громко, чисто и искренне – словно маленькие феи веселились в сказочном лесу, круглые сутки водя хороводы и выпивая волшебные напитки. Подойдёшь ближе – и не заметишь, как уменьшишься в размерах и запоёшь вместе с магическими жителями леса, совершенно потеряв голову от пьяного счастья.
Так было и со мной – я и не заметила, как засмеялась вместе с подругой.
– Знаешь, если художники рисуют так, как видят, то картина «Чёрный квадрат» была нарисована вслепую, – выдала странную новость она и с лёгким безумием улыбнулась.
– У меня бы и это не вышло, – криво усмехнулась я, пытаясь оторвать взгляд от рисунка. – Я ужасно рисую.
– Ты ведь не сама придумала эссентизм, верно?
– Я, конечно, умная, но не настолько, чтобы догадаться до такого, – согласилась я с Филис. – И большую часть того, что я написала в докладе, тоже придумала не я.
– А кто же? – с ещё большим любопытством спросила она, впитывая в себя каждое сказанное мною слово.
– Один парень по имени Трантер Нефф из Сандерелиса, – безразлично махнула я рукой, не желая вдаваться в подробности.
– Того города, который неизвестно как исчез под водой?
– Да, – мрачно подтвердила я, вспомнив новости про этот город и цифру в тридцать тысяч погибших.
Слышите? Видите? Понимаете?
Это предупреждение. Предупреждение того, что впереди случится что-то ужасное. И спустя всего полтора месяца после гибели Сандерелиса вновь беды – пожары, пожары, пожары… Теперь в мире творилось что-то ужасное: каждый день во всех городах возникали сотни пожаров. Горели дома, улицы, леса и… люди. Особенно люди. Некая «болезнь» разносилась по всему миру, сжигая каждого человека и оставляя после него лишь пепел.
Болезнь, в которую я упорно не хотела верить, но которая ворвалась в мою жизнь самым страшным образом.
Забавно, не так ли?
– Я тоже могу сказать что-то умное! – внезапно возмутилась Филис, подпрыгнув на месте и встав передо мной, как маленький обиженный ребёнок с надутыми губами.
– Давай, жги, – в предвкушении веселья сказала я.
– А вот знаешь ли, у голубоглазых голубые глаза!
– Да ну! Как ты это поняла?
– А ещё люди с голубыми глазами могут видеть лучше, чем слепые! – заявила девушка.
– А что ещё знаешь о глазах? – с издёвкой спросила я, стараясь не засмеяться.
Она на мгновение задумалась, будто с полной серьёзностью собиралась ответить на мой вопрос, и сверкнула взглядом.
– Глаза человека не чувствуют запах.
– А так хотелось!
– Лошадь может дожить до конца своих дней.
– Да ты Капитан Очевидность!
– О! – Филис подняла указательный палец и подмигнула. – А ещё горячая вода теплее холодной.
Раз – и радость упала в лужу собственной крови.
Два – и улыбка сползла с лица, как труп мухи сползал со стекла.
Три – и дрожь пробила тело, точно тысячи чертей решили в одну секунду поиграть на барабанах.
Горячая вода…
Когда в последний раз я ею пользовалась? Даже когда мне было холодно, что стало в последнее время очень и очень редко, я пользовалась всё равно холодной водой. Продлить себе жизнь – единственное, чем я сейчас занималась. Дожить до того момента, когда учёные разработают нормальную сыворотку, чтобы вылечиться от неведомой никому «болезни». Да и болезнь ли это?
Просто Вселенная наконец-то решила нас убить.
– Ты чего? – спросила Филис, как всегда чуткая к моим переменам настроения, и наклонилась, чтобы заглянуть мне в глаза.
– Да так, задумалась, – сморщившись, бросила я. – Хочу сказать, что ты тоже очень умная.
На секунду она широко улыбнулась моему комплименту, которые я в последние дни стала делать всё чаще и лучше, но тут же играючи скорчила печальную рожицу, направив уголки губ вниз.
– Мудрецы мои не хотят сегодня изрекать свою мудрость.
– Молчат? – спросила я, ничуть не удивлённая её словам, потому что привыкла к подобному за тесное общение в пять дней.
– Молчат, – вздохнув, протянула собеседница.
– А может, оно и к лучшему?
– Если наконец-то вправить ей мозги, тогда это к лучшему будет.
Чёрт.
Только не это.
Почему сейчас, Тория? Почему именно сейчас надо было портить нам жизнь, когда она только наладилась? Почему?