– Спасибо, – резко посмотрев на Филис, нервно улыбнулась я. – А моя одежда…
– Сушится, – она махнула рукой в сторону батареи, где и вправду висел мой свитер с джинсами и футболкой.
– А что ты рисовала?
Я попыталась осторожно приподняться на локтях, чтобы заглянуть в альбом, но Филис вдруг резко прижала его к себе, чтобы я не смогла ничего увидеть.
– Это… сюрприз, – она закусила губу, что выдавало её волнение. – Подарок.
– Кому? – удивилась я.
– Тебе, конечно, – подруга странно покосилась на меня. – Знаешь, маньяк-художник… любит рисовать чужой кистью.
Я в недоумении моргнула, совершенно не понимая, к чему это было сказано, и глупо улыбнулась, не зная, как реагировать на такое заявление, на подобие которого я слышала уже далеко не в первый раз за эти два года и в особенности за последнюю неделю. Я хотела что-то ей сказать, но на меня вдруг упало что-то тяжёлое: это оказался серый кот с бежевыми неровными полосами шерсти на морде и худом теле. Половину уха не хватало, как и у меня, и я тут же почувствовала с ним некую родственную связь: руки сами потянулись погладить его по голове, сжать в пальцах тонкую лапку, послушать довольное урчание. Такой тихий, такой мягкий, но больше не одинокий после бродяжничества.
Филис с грустным лицом наблюдала за моими движениями.
– «Мам, смотри, котик!» «Она бродячая. Но мы можем купить тебе нормальную, если хочешь». «Но она тоже хочет иметь дом!» А бедный кот с надеждой смотрел на маленькую девочку: «Да, я хочу пойти с вами домой… Я буду хорошим, обещаю!» Но так холодно, а в лицах людей ещё больше этого холода… «Человек, я могу заставить тебя улыбаться, я могу стать твоим лучшим другом!» Но плевать они хотели на него, проходили мимо и даже не смотрели на сгорбившегося от печали кота. «Пожалуйста, не уходите… Я не выбирал родиться уличным…» А они всё шли и шли… И всё мимо, равнодушно, безжизненно. Люди всегда одинаково шли: и мимо животных, и мимо бездомных, и мимо больных, и мимо дерущихся. Это не моё дело, ему помогут, мне надо спешить – всё что угодно, но никогда не помочь. Редко когда увидишь, чтобы кто-то специально подошёл, стал помогать, заботиться…
– Но ты одна из таких людей, – я вдруг прониклась её словами и, немного нагнувшись, взяла её за руки. Длинные пальцы, измазанные в грифеле, почти умещались на моих широких ладонях. – Ты добрая, искренняя, свободная, преданная и внимательная ко многим вещам, которые я раньше и не замечала. Благодаря тебе я стала видеть мир по-другому, благодаря тебе у меня есть теперь единственная и лучшая подруга, благодаря тебе мне становится так весело, как не бывает даже с Джозефом. Я могу перечислять очень многое, потому что ты мне дорога, Филис. Знаешь, когда ты недавно полноценно пришла в мою жизнь, всё вдруг резко обрело цвет. Я заметила красоту зимней погоды и хвойного леса, вдохнула аромат горячего шоколада и выпечки, начала любоваться звёздным небом, что так редко посещало наш город. Я полюбила холод, потому что во время него я ощущала всю бесконечность твоего тепла. Ты невероятная. Иногда, посмотрев в твои глаза, я ощущала, как становилось легко-легко, как будто провалилась в фиолетовые от заката облака. Ты – та часть моей судьбы, которую я ждала слишком долго. Но наконец-то дождалась и была награждена – тобой. Спасибо тебе за всё, Филис ди Уайт.
Пока я говорила, кот забрался на колени своей хозяйки, но та была слишком погружена в мои слова, чтобы погладить питомца по голове. Раскрыв от приятного изумления и от наивности глаза, она, не моргая, глядела прямо в мои глаза, а я впервые так долго не отводила взгляд. Тёмно-зелёный лес на фоне вечернего неба – так мы выглядели сейчас, точно обнаружили некую связь, единую мелодию жизни, что сплела наши судьбы в тёплый воздух, летний костёр перед ночью, игры на гитаре и волшебные сказки на ночь…
Я чувствовала так много в этот момент. Так много…
И это неправильно. Неправильно, потому что совсем недавно я наговорила такие слова Джозефу, за которые всю жизнь себя буду ненавидеть. Такие слова, которые не скажешь любимому человеку, в каком бы состоянии ты бы сам ни был. Такие слова, за которые надо расстрелять всю свою жестокость и грубость, чтобы на окровавленную землю босыми ногами встали любовь и забота. А я отпустила Джозефа одного, когда он так нуждался во мне…
Что же я за человек такой, когда утром могла быть равнодушна с одним, но так откровенна с другим? Что со мной не так?