Сергей Белорусец
Двойное дно
Маленький Моцарт
Повествование в двух ключах
Глава I
Самое плохое в макаронах что, что они быстро остывают. Мы – какой моветон! – едим макароны с хлебом.
– От священных коров, наверное, – говорит Миша, намазывая на румяный штрицель масло «Новая Изида». Что ему калории…
Сегодня мне приснилось, что у меня ярко-красный маникюр и что я учу французский язык.
Я хочу жить как младенцы, которым не исполнилось и полутора лет: они не делают ничего, даже еще не рисуют. Их главная idea в том, что они едят и растут.
И никто не потребует от них ни рисунка, ни пятерки по алгебре, ни денег в дом.
«…Некоторые исследователи считают, что в форме анонимного трактата написан также «Апокалипсис» Иоанна Богослова. Он представляет собой аллегорию антиримского восстания в колониях. Трубящие ангелы – это диспозиция войск мятежников…» Мамочка, мамочка, мама моя! Пал Палыч меня изведет своими заказами.
И я, вместо того чтобы работать и соображать, уставилась, как на видишь фигу, на обложку «Истории русской живописи» Бенуа (репродукция картины Флавицкого), смотрю и думаю: опять тараканов надо травить… Нет бы: бедная княжна!
Под компьютером скапливаются тапочки, а на столе чашки.
Сегодня сказала Мише, что меня возбуждает «Крейцерова соната».
Он взялся читать.
Мне захотелось потрогать снег, и я дотронулась до заснеженного завитка ограды детского парка.
За последние пять дней пять раз звонил Пал Палыч: «Когда вы закончите предисловие?» А я ему говорю: завтра, завтра. Откуда я знаю, когда закончу.
Раскатились горошины антигриппина.
У меня инфлюэнца, и по вечерам Миша греет мне нос синей лампой.
– Сегодня у нас капрончик! – кокетливо говорю я и завязываю глаза от света колготками.
Какая уж тут работа…
И вообще я не хочу работать, а хочу сидеть в кружевах и конфетах. Я же девочка.
Самый сладостный в мире звук – звон серебряной ложечки, доносящийся с кухни, где муж пьет свой утренний кофе, перед тем как уйти. Я слышу его сквозь сон.
Иногда я засыпаю прямо за компьютером. Или с книжкой в руках в кресле-качалке, бабушкином.
…Проснулась я оттого, что кто-то погладил меня по плечу. Я вздрогнула: кроме меня, никого дома не было. Оказалось, под собственной тяжестью с плеча сползла накинутая кофта.
Приехал в гости Пал Палыч – навестить больную, – привез с собой пиццу и медовик. Пиццу мы съели сразу, а торт был очень большим, и добрая половина осталась. Мы все никак не могли его прикончить – и медовик казался свежим неделю. Это же ненормально! Я говорю Мише:
– Такого не может быть. Наверное, чего-то добавили.
Миша:
– Конечно, добавили. Дедушке на подводной лодке такие давали. Полтора месяца были как только что из пекарни.
– А ты знаешь, что произошло у нас в ванной?
– Что, кран опять сломался?
– Муха проснулась…
– Муха проснулась! – радуется Миша. – В феврале – муха!
На двадцать третье Миша получил говяжью отбивную в сметане. Первый кусок заглотил не жуя, а взявшись за второй, поморщился.
– Невкусно?!
– Нормально… Жестковато немного…
– Такое блюдо должен готовить мужик. Какой с меня спрос: единственное мясо, которое хорошо может сделать женщина, это человечина.
– Не-а. Это мушшина, – с набитым ртом поправляет Миша. И прожевав: – Про человечину сама придумала?
– В книжке прочитала.
– В какой?
– Не помню…
– Вешал бы таких писателей, – говорит Мишель. – Котлеты бы из них крутил.
– От тебя стоит держаться подальше.
– Но ты, я надеюсь, не станешь писать подобную ересь?
Кончились деньги. Надо срочно ехать за гонораром. За подобную ересь.
Одинокая потерянная пинетка, привязанная за шнурок к притолоке стеклянного павильона автобусной остановки, тихо покачивалась, влекомая дуновением ветра.