– Ребенок? – переспрашивает Миша. – Ты с ума сошла. А в каком месте?
– Героиня собирает его в сад, а он ее спрашивает: «Мам! А что такое цивилизация?»
– И что?
– Что, что… Ты смог бы объяснить?
– Не знаю…
– Вот и она не может.
– Дети… Ты представляешь, какие у тебя могут быть дети? Да их еще до рождения на учет в детскую комнату милиции поставят! Придумала тоже…
– Полагаешь, лучше убрать?
– Лучше убери. От греха подальше.
– Мы с твоей мамой когда познакомились, здесь же сидели.
Меня привлекает порядок слов, я оборачиваюсь: за соседним столиком обедают респектабельный господин и плохо одетая девочка лет пяти. Странная парочка, думаю я. Вокруг носятся жеребцы в форме «Макдоналдса», драят пол.
– Хочу вырезать этот домик, – сказала девочка, разглядывая яркую коробочку от детского обеда. – Ножницами.
И она зашевелила пальчиками, изображая, что режет бумагу.
Она не поняла его…
А это пусть остается – как мизансцена.
Ночь. Тихо-тихо дома. Сижу на кухне, заканчиваю главу. Луна в небе желтая-желтая – как витаминка…
Внезапно в настенных часах что-то стукнуло, хрустнуло – и от неожиданности я вздрогнула так, что ручка, проехавшись по листу, перечеркнула написанное.
Отложила тетрадь и пошла к Мише в комнату.
М-да… Витаминка. Красиво, но неправильно. Метафорично, но нереалистично. Потому что образ «луна желтая» – не то что навеян, вбит литературой. Ну какая же она желтая! Она серебристая, голубоватая, зеленоватая в конце концов.
– А у Басё она похожа на срез спиленного дерева! А у Маяковского на горлышко бутылки!
– Миш, хочешь витаминку?
Миша: но ведь правда – желтая!
К утру зверски захотелось пива, и я упросила Мишу сходить в магазин.
– Тебе какого?
– Мне «Афанасий темное».
Вскоре Миша вернулся – с пивом, и потрясенный.
– Ты знаешь!..
– Что случилось?
Оказалось, Мишу разыграла продавщица. Он ей:
– Мне, пожалуйста, бутылку темного…
– Темное вредно для мужчин! – Пожилая, между прочим, тетя.
– Да я, собственно не…
Он хотел сказать «не себе», но не успел.
– Что, еще не мужчина? Тем более не надо пить! Я говорю: а ты что?
– Пошел в другой магазин…
Михаил у меня мужчина, да еще какой – от цели никогда не отступит.
– Миша, а вы не хотите сходить в воскресенье на выставку? В Дом художника. Там будет мой приятель, Петя Пирогов. Знаете такого? Абстракционист. У меня для вас с Лерой есть пригласительные.
Итак, вчера мы втроем – я, Пал Палыч и Миша – смотрели абстракциониста Пирогова. Запомнилась инсталляция из лесных орехов в виде щита с геральдической надписью: «Внутри эти орехи пустые старая плутня продает их в переходе метро театральная».
Уличное кафе около Дома художника. Контраст: ярко-синее небо и белая пластмасса – столики, стулья, стаканы, тарелки, ножи и вилки. Еще ложки – добавляет Пал Палыч. Я беру сосиску и кофе. Следом за мной к стойке подходит Миша:
– Мне то же самое. Только вместо кофе чай, а вместо сосиски чебурек.
Пал Палыч:
– Прелесть ваш Миша! Я думал, это только в нашей молодости так шутили. – Сам он заказывает большую пиццу.
Я пытаюсь порезать ее на порции пластмассовым ножом, придерживая пластмассовой вилочкой. Ну вот и готово.
– Как вы вкусно порезали, – говорит Пал Палыч.
– Да, но где-то нас ждет сюрприз. – И я (как Миша потом сказал, злорадостно) показываю вынутую из пиццы вилочку без одного зубца.
Сюрприз достался Пал Палычу.
Миша отказывается от кока-колы:
– Это кровь Микки-Мауса.
У Миши есть шорты с вышитым Микки-Маусом, подозреваю, детские, он их очень любит.
– Пиво какое-то с горчинкой… Я такое не люблю.
– С димедролинкой! – уточняет Пал Палыч. – Как раз от аллергии помогает. Есть у кого-нибудь аллергия?
Мы целый день гуляем в Парке Искусств, я напиваюсь и машу руками, как Марчелла Солтан, это актриса, а потом хочу писать.
И направляюсь в ближайшие кусты, впрочем, довольно жидкие.
– Не видно меня было?
– Не видно. Если б не слышно…
– Что же делать… Вы ведь не бой кремлевских курантов предполагали оттуда услышать…
Пал Палыч:
– Мороженого хотите?
– На пьяную меня мороженого лучше не покупать!
– На пьяную вас лучше водки не покупать!
Я: – Какая прелесть! Запишем этот каламбур. Не покупать мороже-ное или – ного? Пал Палыч: – ную!
Это кто еще из нас хихикальщик?
– Пиявочка вы моя. Лечебная.
Как быстро мои кавалеры нашли общий язык! Посетители вернисажа уже разошлись, а они сели в сквере на лавочке, беседуют и пьют водку. На меня ноль внимания. Я уже и книжку пробовала читать, и в туалет два раза сходила – сидят и сидят, как прилипли.
– Пошли погуляем, холодно так сидеть, – тяну Палыча за рукав, а им никуда неохота.
– Не, не, не, Лерочка, мы пока не пойдем, у нас тут проблемы.
Я (о, наглое и самонадеянное существо):
– У вас у обоих может быть только одна проблема. И эта проблема хочет гулять.
Спрашивается: зачем я это сказала? Пал Палыч-то ладно. Но Миша!
– Записывайте, записывайте свои истории, – сказал, затягиваясь «Житаном», Пал Палыч. – Про детство, родителей. Про то, как сами пишете. Про издательства, литературную жизнь. Про все. Ведите дневник! Потом получится роман, вот увидите. Минимум повесть. А я вас издам.
Я подошла к делу ответственно и принялась вспоминать.
Миша помогает:
– Тебя возили на море?
– Возили.
– И что?
– Ну, море. Теплое. На водных велосипедах катались. Родители в волейбол играли на пляже.
– И все?
– Ну, дяденька один клеил маму, все подходил ко мне и говорил: «Мама? А я думал, это твоя сестра. Такая молоденькая!» А потом на берег вышел папа, мама достала из сумки персики, разложила их на пакете, и мы стали полдничать. На маме был васильковый купальник, очень красивый. Она сидела на песке по-турецки и подкладывала мне хорошие, а сама брала с бочками. «У меня уже четыре складки на животе», – удрученно сказала она, глядя на линию горизонта. Папа ничего не ответил, а мне стало ее ужасно, просто нестерпимо жалко.
– Сколько ей было?
– Двадцать пять. Почти как мне.
– А у тебя сколько складок?
– Не знаю. Может, одна…
– Сейчас посмотрим.
Миша задрал мне футболку. Складок не было.
– Ноль, – облегченно сказала я.
– Значит, дело не в возрасте.
– Конечно, не в возрасте. Питались раньше по-другому. Послевоенных детей старались впрок накармливать, на всякий случай. Бабушка в войну наголодалась, поэтому вся пища дома – сахарку, маслица побольше. Все супы на поджарках, картошка на сале… А мама все ее рецепты унаследовала.
– Это же вкусно.
– Я от бабушкиной кухни страдала.
– У тебя просто плохой аппетит.
Есть ли у детей аппетит? Что-то не припомню, чтобы мне в детстве когда-либо было вкусно. Клубника? Нет. Земляника? Горчит. Крыжовник? Кислый. Вишня? То же самое. Черешня? Почти не покупали. Смородина? Фу, этот запах! Яблоки? А есть ли у них вообще вкус? Манго? Привкус жести от банки. Торты и пирожные? О, только не это! До рвоты. Конфеты? Без эмоций, хотя и не противно.
Сгущенка? Липкая.