Первыми вошли во вкус вечера дети: маленькая Иришка Горобец, восьмилетняя дочь замполита, взявшая на себя обязанности гувернантки, и двое конопатых рукосуек. Не прошло и четверти часа, как они уже с индейскими воплями бегали на четвереньках под столом. Постепенно атмосфера разрядилась окончательно. Господа офицеры, помня, что ровно в десять хозяйка заведения их разгонит, а продолжать праздник на морозе рискованно, напились с феноменальной быстротой. Жены отставали, но ненамного.
Файзуллаев потом с трудом мог вспомнить происходящее. Кажется, он с кем-то танцевал. Кажется, с Юлей Шабровой. И клятвенно обещал ей на следующий же день создать необыкновенно эффективный женсовет и назначить ее председателем. Потом они прямо на скатерти нацарапали повестку дня первого заседания. После этого Вася Рукосуйко клялся комбату в своем искреннем уважении и спрашивал его совета – дать или не дать кому-то в морду. Кому – Файзуллаев не понял, но посоветовал дать, что Вася тут же попытался исполнить. Правда, Шабров, который являлся объектом Васиных претензий, успел спрятаться за прилавок, где и задремал. Хорошевский приставал к Валентине с требованием немедленно сделать ему вскрытие – ему казалось, что злосчастная проглоченная звездочка уже бесчинствует в его организме. В ответ непростительно трезвая Валентина обозвала его нехорошим словом, надела пальто и ушла домой, хлопнув дверью. Двое молодых лейтенантов, не в силах успеть за ходом событий, сидели в уголке и пересказывали друг другу содержание своих дипломных работ.
Выпивка закончилась без четверти десять. Вася не без сожаления известил об этом товарищей и печально разлил по стаканам последнюю бутылку. Дети уже спали на ворохе бушлатов и шуб.
Файзуллаев понял, что за ним, как за командиром всего этого бардака, должно остаться последнее слово. Он встал и надолго задумался, пытаясь это слово вспомнить. Двадцать пар глаз смотрели ему в лицо, готовые внимать. Комбат вспомнил все поздравительно-парадные речи, которые ему приходилось слышать, и начал:
– Товарищи! От лица командования… То есть мы с вами прекрасно провели время… Короче… Я выражаю искреннюю благодарность тем, кто нас здесь собрал. Тем, кто, так сказать, способствовал еще большему сплочению рядов…
– Ик… – громко произнес Степа.
– Капитан Горобец, – строго отозвался Файзуллаев, – я вам слова не давал… Так вот, сплочению наших рядов перед лицом… перед лицом…
– Ик… – повторил Степа.
– Капитан Горобец, я дам вам слово, подождите немного. И также большое спасибо тем, кто в периоды даже самых тяжелых испытаний остается… – «Боже, что я несу!» – подумал Файзуллаев. – Тем, кто остается нашими верными боевыми подругами… Женами, так сказать…
Присутствующие кивали и одобрительно улыбались, словно слышали этот набор штампов впервые.
– А теперь вам слово. Вы ведь хотели что-то сказать? – Комбат попытался указать пальцем на Степана и не попал. Горобец и сидящий напротив него Вася Рукосуйко с невероятной скоростью менялись местами, словно наперстки в известной игре. Файзуллаев покачнулся, ухватился покрепче за спинку стула и зафиксировал указующую длань на прапорщике.
– Я? – растерялся Вася. – Я хотел сказать? Ну ладно, я скажу.
– Ик… – еще раз произнес Степа. Против внеочередного предоставления слова прапорщику Рукосуйко он не возражал, потому что сам сказать все равно уже ничего не мог.
Василий медленно и аккуратно поднял над стулом свое массивное тело, проследил, чтобы наполненный прозрачной жидкостью стакан остановился точно на уровне погона, и принялся произносить речь.
– Я полностью поддерживаю предыдущего оратора, – Вася улыбнулся Хорошевскому, – и от себя хочу добавить. Мы вот тут про жен говорили… Баб здесь действительно много.
И все – одна к одной, – Вася улыбнулся всем присутствующим, не пытаясь плавающим взглядом выделить из них так называемых «баб», – Но самая… Самая лучшая жена…
– У командира! – безапелляционно пискнула Юля Шаброва. Замполит дернул ее за рукав, она кинула ему дерзкий взгляд «от такого слышу» и отвернулась.
Рукосуйко медленно, стараясь не разлить жидкость из стакана, повернулся всем корпусом в Юлину сторону, тщательно вытянул руку и погрозил пальцем:
– Ни х***, – очень серьезно произнес прапорщик, – Самая лучшая жена у капитана Горобца!
Васина жена Надежда прыснула, у остальных со скрежетом перекосило лица. Раскрасневшаяся Ольга Горобец, сияя, вертела во все стороны своей башней и толкала в бок Степана.
Если бы не заведующая чайной, явившаяся, как и обещала, ровно в десять, саперный батальон никогда бы не разошелся по домам. Огромного труда стоило разобраться, кто из офицеров какому бушлату соответствует. Потом произошла небольшая путаница с женами. В конце концов батальон вместе с женами, детьми и командиром, высыпал на улицу. Заведующая проводила их взглядом, похожим на брошенный в спину кирпич.
Первым от компании оторвался зампотех Серебряков. Потоптавшись немного на пороге чайной, он махнул рукой и ушел ночевать в казарму. Остальные, тесной кучкой добравшись до жилой части городка, понемногу рассосались по своим домам. Последними расстались Файзуллаев, Горобцы и Юрка. Они долго прощались у подножия постамента с сувенирным танком в натуральную величину, после чего пути их разошлись. Степа с Ольгой нырнули в свой подъезд, Хорошевский затопал направо по аллее к своей пятиэтажке, а Файзуллаев, которому идти было дальше всех, неспешно побрел прямо.
По пути он почти протрезвел и с ужасом думал, что будет, если заведующая чайной найдет на скатерти повестку дня заседания женсовета.
Придя домой, комбат кое-как переоделся, упал на подаренный Шабровым спортивный мат и принялся детально изучать свои впечатления от пережитого вечера. Вопреки ожиданиям, впечатления были в основном хорошие. И Юля Шаброва неплохо танцует. И взгляд у нее такой… многообещающий. Надо будет еще при случае выяснить, какие у Васи личные счеты с Шабровым… Умиротворенный своими неторопливыми мыслями, Файзуллаев начал погружаться в сон. Но окончательно погрузиться не успел. Он пребывал еще в каком-то пограничном состоянии, когда на дверь его квартиры обрушился град мощных ударов. В первый момент Файзуллаев решил, что ему снится, будто замполит пришел выяснять отношения по поводу женсовета. Потом поморгал глазами и понял, что дверь вот-вот снесут с петель наяву. Петли было жалко, поэтому он заставил себя встать и пойти навстречу неизвестному позднему гостю. То, что комбат увидел, распахнув дверь, было даже хуже Шаброва, выясняющего отношения.
На площадке стояла Ольга Горобец. На ней были валенки на босу ногу и мужнин тулуп поверх длинной ночной рубашки. На одной половине головы еще сохранялась часть башнеподобной прически, на другой волосы были распущены и перепутаны до неузнаваемости. По щекам тянулись разноцветные полосы косметики – черно-синие по вертикали и красные по горизонтали.
Не успел Файзуллаев спросить, что произошло, как Ольга с рыданиями кинулась к нему на грудь.
– Что… Что такое? Что случилось, Ольга… как вас по отчеству? – растерянно забормотал комбат. Не каждый день к нему на шею кидались зареванные чужие жены, и он совершенно не знал, как полагается себя вести в таком положении. На всякий случай утешительно потыкал Ольгу пальцем в плечо.
– И… ик… Ириш… – Ольга судорожно пыталась ухватить хоть немного воздуха в промежутках между рыданиями. – Иришка-а-а-а-а…