Выгрузка сама по себе заняла немного времени, а вот погрузка… Ну, никак наши хряки не хотели уезжать. Гонялись мы там – буквально друг за другом. Что, конечно, не замедлило отразиться на чистоте моей парадки. А хромовые ботинки вообще превратились в бесформенное подобие валенок. Проще говоря, к концу погрузки я и сам был похож на свинью.
Оставался последний хряк. Здоровенный такой, кило на триста пятьдесят. Хряк забился в угол свинарника и, клянусь, скулил, рычал, и пытался цапнуть любого.
С легкостью протаранив мои ноги, он, боднув своей квадратной башкой, подкинул меня на себя. И в таком вот положении, как всадник в забойном вестерне, в фантастической полутьме свинарника я на нем и прокатился. Молча. Задом наперед. Потом он просто сбросил меня на кучу навоза.
За всем этим, согнувшись пополам от смеха, наблюдали зампохоз и комбат.
Я уже не обращал внимания на парадку, живым бы остаться.
Началом последнего акта комедии послужило решение комбата прямо тут же, немедленно, кастрировать часть вновь прибывших кабанов. Чтобы мясо не пахло. Бедолаг ловили опять-таки мы и опрокидывали их в какую-то садовую лохань. А прибывший из артполка прапор-ветеринар резал им яйца. Для него все было просто и обыденно. Но мы и кабаны были потрясены. Обычным скальпелем внизу кабанячьего брюха делалось два надреза, из которых яйца как бы выпрыгивали сами. Отхватив их, прапор зашивал дырки обычной иглой и нитками, предварительно сыпанув в раны по ложке стрептоцида. После того, полуживому от ужаса и боли кабану давался мощный пинок и наступала очередь следующего.
Вся операция занимала минут пять, не больше. А яйца, как особый деликатес, складывались в отдельный котелок. Их потом поджарил и сожрал сантехник Сафрон из подмосковного Пущино, один из самых толстых и глупых солдат в нашей части.
А один из бедняг не выдержал всех этих надругательств и кончил мне прямо на ботинок, когда я поставил ему на пузо ногу.
А парадку я так и не отстирал.
Твой Елисейкин».
«Здравствуйте Александр!
Здорово отвлекать не буду. Я служил в Гаджиево с 85 по 91 на РТ. Сейчас волей судеб работаю в Африке. Мали. Бамако.
Дал почитать Вашу «Расстрелять» своему переводчику Гамби. Он 10 лет назад учился в Симферополе. Язык знает очень прилично. Так он так хохотал, читая… разве что не уписался… Он даже на французский для жены отрывки переводил. И самое удивительное, что и она поняла и смеялась… Пишу по его просьбе. Спасибо большое… Он теперь достает меня цитатами из Ваших произведений. Спасибо и от меня…
С уважением Сильченко Алексей. Бывший минер.»
«Минные офицеры – это флотское отродье с идиотскими шутками. Они могут вставить коту в зад детонатор, поджечь его и ждать, пока он не взорвется (детонатор, естественно). Есть подозрение, что минные офицеры – это то, к чему приводит безотцовщина. Минер – это сучье вымя, короче…»
«… Вам еще раз большой привет от Гамби. Он становится настоящим моим старпомом. На днях этот тип очень ловко ввернул пару великолепных фраз из Вашего рассказа „Хайло“ при довольно громком разговоре со строительными рабочими. Причем по-русски. Надо отметить: это определенный эффект произвело, и рабочие зауважали его как минимум на порядок сильнее…»
«… Гамби дошел в изучении Вашего творческого наследия до рассказа „Не для дам“.
К моему большому удивлению, он только как-то странно хмыкнул, и на мой вопрос, не задел ли сей рассказ его нежную мусульманскую душу, он вдруг заявил, что рассказ смешной, но это вранье.
В ходе стихийно возникшего окололитературного диспута мне удалось выяснить, в чем же усомнился мой «русский» друг.
Оказывается, в период его пребывания в Крыму ему запомнились только гигантские батоны колбасы типа «Докторская» и «Любительская»…
И тут уже я повеселился от души.
Пришлось прочитать ему лекцию по технологии приготовления разных видов колбасы, имеющих различней диаметр и длину.
В общем, Ваше доброе имя правдивого писателя было реабилитировано…»
«Саня, Игорь Елисейкин опять.
Мне тут рассказали одну историю. Ты должен ее послушать.
В старинные советские годы один большой грузовой пароход завершал рейс. Команда, полгода находившаяся в замкнутом пространстве, не видевшая жен и детей, готовилась к этому радостному событию: то есть мужики начали ежедневно бриться, глаза стали блестеть задорно, а кто-то уже и планы строил, как проведет с семьей первые дни. Все были так заняты приготовлениями, что на регулярный просмотр кинофильмов в корабельном кинозале перестали приходить, тем более, что весь немудрящий запас фильмов за полгода плавания был множество раз пересмотрен.
И тут капитан получает телеграмму с приказом развернуть судно, зайти в один иностранный порт за грузом, затем доставить этот груз в другой иностранный порт и только потом идти домой. Для команды это означало еще месяца три плавания все в том же замкнутом положении с шикарным видом на те же самые рожи.
В общем, после получения этой телеграммы обстановка стала на корабле, если говорить цензурно, угрюмая, то и дело на ровном месте вспыхивали конфликты, приказы начальства исполнялись медленно и с тихим шептанием матерных слов себе под нос и зубовным скрежетом. Словом, до бунта оставалось совсем чуть-чуть.
Но положение спас замполит. Он нашел где-то в пыльном шкафу красного уголка коробку с фильмом «Ленин в 1918 году», которая неизвестно откуда взялась, может, со времен прежнего замполита осталась.
То есть, пылилась она незнамо сколько времени.
И была в этой коробке одна хитрость: фильм был на украинском языке.
И вот замполит вечером срочно собрал народ в кинозале. Злые мужики расселись по местам. Погас свет и на экран выскочил вертлявый Ленин, заложил пальцы в проймы жилета и сказал, картавя: «Здоровеньки булы, Феликс Эдмундович!»
Зал грохнул раскатистым дружным хохотом, который вспыхивал вновь и вновь на каждую реплику вождя и прочих участников кино.
На следующий день настроение команды было отменное, люди снова начали улыбаться друг другу, прекратились ссоры и стычки.
От себя могу добавить: советский суперфильм «Человек-амфибия» на узбекском языке – еще то зрелище… Сам видел сто раз в Ташкенте.
Там Ихтиандр говорит Гуттиэре: «Мен балык…Мен су кеттык (мол, я – рыба, мне в воду пора)» – и бултых в океан…
Ржали все. Особенно узбеки».
«Это я, Ольга.
Забежала я тут в контору к нашим местным художникам (они, чтобы на хлеб с икрой хватало, рекламой и дизайном подрабатывают), пивка им чешского приволокла. Ну и где людская благодарность? Меня тут же отправили отнести заказ. Окрестная воинская часть заказала себе что-то типа агитлистка.
Вот оригинальный текст, который принесли художникам в рукописном виде:
ДИВЕРСАНТ НЕ ПРОШЕЛ
Стояла тихая зимняя ночь. Лишь скрип снега под ногами часового Юлдаша Нурметова нарушал морозное безмолвие. Но такая тишина бывает и обманчива. Вот донесся шорох, и Нурметов насторожился, напряг зрение. За проволочным ограждением он увидел неясные очертания человека. Тут же последовал окрик часового: «Стой! Кто идет?»
Поняв, что обнаружен, неизвестный выхватил пистолет.
Но властная команда «Бросай оружие! Стрелять буду!» – и лязг затвора автомата подействовали на нарушителя отрезвляюще.
Попытка убежать тоже не удалась.
Юлдаш Нурметов действовал четко, как велит устав.
Позже солдат узнал, что задержал матерого диверсанта.
За смелые действия на посту рядовой Нурметов был поощрен (а теперь внимание) МАНДУЮЩИМ ВОЙСКА ОКРУГА».
Когда я вручала это сочинение, то не удержалась и спросила: «Ну, и как там „мандуются“ войска?»
«Саня, это я. Тут Министр Обороны Иванов выступал насчет „К-159“. Как же так? Они же утонули с открытым рубочным люком…»