Жарко? Да ну… Меня вон как знобит. Возвращаюсь в кровать, накрываюсь с головой пледом. Но уснуть не получается, даже когда за Фомой закрывается дверь. Лежу, перебираю наши старые фотки. У меня столько их… В последний год Аленка выглядела так плохо, что сама не желая фотографироваться, развлекалась тем, что фотографировала нас с Фомой. Запечатлялись мы в самые неожиданные моменты. О существовании некоторых фотографий я и вовсе успела забыть. Надо же… А вот видео. Мы с Фомой лепим вареники с вишней, потому что Аленке их захотелось. Повар из меня так себе. Поэтому руководит процессом Фома. Мы даже шутим, но это все игра ради Аленки. На самом деле никому из нас не весело.
– А вы классно смотритесь! Прям семья из рекламы майонеза, – веселится Аленка. – Не думали в будущем сойтись?
Мы с Феоктистовым синхронно вскидываемся. Переглядываемся, и тут его реактивный темперамент берет верх:
– Какого хера ты несешь?! – орет он.
– Ну, а кому я могу еще тебя доверить, глупый?
На этом видео обрывается. Но мне и не нужно напоминаний о том, что за этим последовало. Фома орал, что она заебала его со всеми этими приколами. Я пыталась их помирить, Аленка расплакалась. Потому что даже ее оптимизм под конец начал отказывать. Вечер был безвозвратно испорчен. И хоть мы все же сварили злосчастные вареники, насладиться ими не получилось. У вишни был необычайно горький вкус. Вкус вины и сожаления, вкус безнадеги и, одновременно с этим, надежды, огонь которой Аленка невольно раздула своим высказыванием. Наверное, мне действительно было важно получить от нее благословение. Я и сейчас не знаю, оно ли это было, но… Мне очень хочется верить, что она в самом деле была бы не против.
Глава 8
Она нравилась мне всегда. И не нравилась одновременно с этим. В двадцать мне, конечно, не хватило мозгов понять, как такое возможно. Я просто интуитивно держался от Женьки на расстоянии. А что не так с моим отношением к ней, понял лишь спустя годы.
Есть просто такие женщины, которые могут заставить любого мужика сомневаться – а точно ли она ему по зубам. Женька из этой редкой бесячей породы. Рядом с ней я ощущаю постоянный напряг. И вроде она ничего такого не делает, но ведь хрен расслабишься. Она вся такая цельная, правильная, преисполненная достоинства. Ты мечешься, ищешь себя, а она как будто еще в пеленках постигла суть жизни. И эта мысль просто сводит тебя с ума. Ты изводишь, пытаешься ее продавить, подчинить себе, следуя сложившейся годами эволюции практике, где мужчина вообще-то главный, а она класть хотела на эти стереотипы. У нее своя жизнь, которая никогда не будет крутиться вокруг мужика. А если этот мужик, как я, с детства привык едва ли не к поклонению, смириться с обратным… сложно.
С Аленкой все было иначе. Такой уж она была: легкой, смешливой, понятной. Ее невозможно было не любить. Когда у нас закрутилось, я о Женьке забыл и думать. В отношениях с Аленкой меня удовлетворяло буквально все, а что нет – было легко исправить. Дорожа нашими отношениями, Аленка запросто уступала, прогибалась, сглаживала. В общем, проявляла нетипичную для такой юной особы мудрость. А глядя на то, как она старается, я и сам почти не косячил.
– Молодой человек, могу я вам что-то посоветовать?
Ч-черт. Сколько я стою, гипнотизируя взглядом прилавок с дарами моря? Так задумался, что просто нафиг выпал из реальности.
Киваю. Вдыхаю влажный соленый бриз, смешанный с пряными ароматами жарящейся неподалеку рыбы. Пять утра, но по рынку бродят толпы туристов. Бодрые, несмотря на ранний час, продавцы во все горло нахваливают свой товар – огромные креветки соседствуют с серебристыми тушками меч-рыбы, перламутровыми кальмарами и багровыми осьминогами.
– Пожалуй, я возьму вот этого лобстера.
А еще пасту, зелень, и дуриан, плоды которого лично я предпочитаю употреблять под утренний кофе. Надеюсь, и Женьке он по вкусу. Потому как, чтобы там ни говорили, вкус дуриана заходит далеко не всем.
Может быть, вам интересно, какого черта я делаю в пять утра на ночном рынке?
Да черт его знает. Я неплохо готовлю. И кажется, таким образом хочу… ну, не знаю. Может быть, принести Женьке свои извинения? Вел я себя по отношению к ней как мудак. Тут даже не берусь спорить. Бешусь на себя, а отыгрываюсь на ней.
Нет, ну кто бы мог подумать, что мы вот так встретимся?
А если бы мог, разве стал бы я что-то менять в своей жизни? В конце концов, меня в ней все более чем устраивает. Делаю что хочу, еду куда пожелаю. Нигде не задерживаюсь надолго. Ни к кому не привязываюсь. Я свободен как ветер. Свободен от каких-либо обязательств и клятв. От чужих ожиданий и необходимости держать марку. От меня никто больше не зависит, я сам по себе. После двух лет заботы об онкобольной девушке… Это облегчение, за которое я испытываю мучительный стыд. В теории я знаю, что это нормальное чувство в сложившейся ситуации. Чувство, с которым неизбежно сталкиваются родные неизлечимо больных, но это понимание мало чем облегчает мое неприятие. Я не должен был испытывать этого. Не должен. И все.
Может, она и сдалась, потому что увидела, как меня это угнетает? Нет, я не демонстрировал своих чувств в открытую и до последнего неплохо держался, но мало ли? Вдруг я ошибался?
На последние купив все, что задумал, возвращаюсь домой. К утру большинство неоновых вывесок погасли, и горизонт стал потихоньку светлеть, но пройдет еще не меньше часа, прежде чем солнце покажется.
Готовлю в летней кухне, оборудованной под специальным навесом. Вряд ли бы я мог потревожить сон Женьки, воспользовавшись кухней внутри, но вот запахи даже с включенной вытяжкой пропитали бы напрочь ее роскошную квартиру. Здесь и лук, и чеснок, и перец чили… Получится вкусный соус.
Просыпаются птицы и город… Утро наполняется звуками – к шуму волн присоединяются стрекот насекомых и доносящийся издалека рев байков.
– Что ты делаешь?
Оборачиваюсь на Женькин сонный голос.
– Доброе утро. Садись. Сейчас будем завтракать.
– Лобстером?
– Спустил последние деньги, чтобы тебя побаловать.
– Не надо было, – Женька с ногами забирается в плетеное кресло. – Но спасибо.
Покачивая вок в руке, мешаю рамен. А сам кошусь на острые Женькины коленки. Блин, я ее реально трахнул. Еще и без резинки. Озноб прокатывается по позвоночнику, несмотря на то, что готовлю я на открытом огне, у которого адски жарко. Наверное, из-за этой всей кутерьмы с полицией уже поздно принимать меры экстренной контрацепции? Пипец.
– Что случилось?
– М-м-м?
– Тебя всего перекосило. О чем ты подумал?
– Вспомнил, как накосячил. Жень, слушай…
– Только не говори, что ты чем-то болен.
– Совсем спятила?! – охреневаю. – Я что, по-твоему, хер на помойке нашел, а?
– Откуда мне знать, куда ты его… кхм…
– Я не трахаюсь без гондона!
– Да? Ну-у-у, как ты понимаешь, у меня имеются некоторые сомнения.
– С тобой все было по-другому!
– Вот как? – ловит меня на слове. – И в чем же разница?
Да блин! Вот как я попал в эту ловушку?! Действительно. В чем? Как ей объяснить? Дескать, знаешь, Жень, я так давно хотел тебя трахнуть, что у меня просто сорвало башню? Да она же никогда этого не поймет. Еще и решит чего доброго, что я Аленку предал. А я не предавал! Хотя под конец мы уже вообще не трахались, у нее тупо не было сил. Да и у меня, заебавшегося, чего скрывать – тоже. Но бывало, какой тут смысл отрицать, тело подводило меня в самые неожиданные моменты горячим приливом похоти. Я не знаю, можно ли осуждать молодого здорового мужчину за банальные физиологические реакции, но я себя за них просто ненавидел. Впрочем, это никак не мешало моим стоякам. На Женьку они у меня случались регулярно. Почему на нее? Да потому что именно она мелькала у меня перед глазами чаще других. Гораздо, гораздо чаще… Даже не знаю, как мне удалось сдержаться и не нагнуть лучшую подругу моей умирающей девушки.