эпилог
Эпилог
Когда-то давно Донни Эдер был молодым, горячим, самоуверенным и точно знавшим, что если мир и не делится на черное с белым, черный цвет в нем точно есть. И нужно сделать все, чтобы эта чернота не умножалась, чтобы люди жили спокойно, чтобы была уверенность, что с человечеством ничего не случится. В общем, от угроз по мнению того мальчишки, нужно было избавляться сразу, не дожидаясь, пока они разрастутся в настоящую проблему.
Эта уверенность в нем продержалась почти до тридцати лет и только потом появились сомнения. Нет, может они и раньше появлялись время от времени, но он от них отмахивался, считал, что это просто неуместная сентиментальность, что высшая цель все оправдывает, что угроза есть угроза, даже если выглядит тоненькой девушкой с огромными голубыми глазами.
А потом эти мелочи наверное накопились и стали настолько ощутимыми, что не обращать на них внимания уже почти не получалось. А потом перестало получаться и вовсе. И он невольно задумывался о разных философских вещах. И о презумпции невиновности. И даже о том, что неизвестность не обязательно таит за собой что-то плохое, что иногда этой неизвестности надо давать шансы, понаблюдать за ней и уже по итогам что-то делать. Начальство, правда, вряд ли бы с ним согласилось, поэтому он о своих изменившихся взглядах ему и не говорил. И не вмешивался во всякие безнадежные случаи, не желая создавать себе проблемы. С другой стороны, он научился мастерски закрывать глаза, когда никто кроме него не замечал те самые «ростки зла». Позволял им ускользнуть, спрятаться, разрастись и продолжал наблюдать.
Просто наблюдать. Прямые приказы он не нарушал. И чем-то там помочь даже не пытался.
Потом он как-то постепенно и сам выбился в начальство, и возможностей удачно закрыть глаза у него стало больше. Тем более, наблюдения ясно доказывали, что то самое зло не злее людей в целом. Оно, конечно, со своими странностями, но, возможно, именно этим и было интересно Донни.
И он продолжил закрывать глаза и наблюдать.
И это постепенно стало его наилюбимейшим занятием. Потому что объекты наблюдений менялись. Может взрослели, может еще как-то развивались, но они явно становились умнее и учились понимать людей. И начинали даже понимать то, что нужно прятаться, маскироваться и не привлекать к себе внимания. А некоторые еще и под людей научились маскироваться так, что не зная и не отличишь.
А Донни начал опасаться. Того, что люди сами себе создают то самое черное. Потому что не факт, что Донни знает обо всех этих существах сумевших вовремя понять, что лучше не высовываться и спрятаться. И не факт, что эти спрятавшиеся и поумневшие не придут однажды к мысли, что от угрозы следует избавиться. А кто для них угроза?
— Качели, проклятые качели, — бормотал Донни. — Угрозой оно может стать только потому, что от него избавлялись, считая угрозой. А может просто стать. А может и не стать. А может мои мысли изначально были правильными. И то, что мы создали, не может так уж сильно от нас отличаться. А значит, и среди них, как и среди нас, есть и герои, и маньяки, и равнодушные, и в каждой бочке затычки. Разнообразие. Два мира. И переплетенных и отделенных. И если подумать, друг от друга нам уже не избавиться. Не избавиться.
И с этим что-то нужно было сделать. Что-то решительное. Что-то способное повлиять на ситуацию. Способное заставить проклятые качели замереть в равновесии.
Или сломаться.
Но когда представилась возможность, Донни решил все-таки рискнуть. Просто потому, что появился шанс, что будет с кем вести переговоры и что этот «кто-то» все поймет правильно и тоже захочет договориться.
Поэтому в очередной раз Донни закрыл глаза и сделал вид, что ничего не видит.
А потом сделал вид, что видит вовсе не то, что там есть на самом деле.
И даже пару раз нарушил закон, подменивая информацию и заставляя подчиненных забыть некоторые мелочи.
Донни решил рискнуть и дать шанс.
И даже перестал бояться.
Он делает то, что нужно.
Дает шанс.
И не его вина будет, если этим шансом в итоге не воспользуются.
А если ничего кроме страха и вражды не дать, то и ничего кроме желания уничтожить угрозу в итоге не получишь.
— Старею, — пробормотал Донни, прописывая поверх удаленной информации чьи-то статические изображения природы. Их он тоже удалит через пару дней и пропишет поверху еще что-то, а потом еще и червей запустит, после них точно никто ничего не найдет. — Я становлюсь старым, сентиментальным, мягким и верящим в переговоры. Возомнил себя, старый дурак, божеством меняющим миры. Или спасающим миры героем? Нет, я точно бог, надо только откровение придумать… Что же я творю, старый дурак… Почему я решил, что это хороший шанс? Может и вовсе не шанс.