Если бы Мэтью поцеловал ее, то не стал бы держаться в границах, и иногда, возвращаясь с ним в такси домой, она задавалась вопросом, не собирается ли он ее обнять. Но он никогда не пытался даже коснуться ее, за исключением тех, разумеется, случаев, когда они танцевали, и Стелла почти стыдилась своего тайного ожидания, когда же он ее обнимет.
Матери следовало бы не столько удивляться этим походам с Мэтью, сколько воспринимать их как развлечение, ведь Стелла искренне радовалась вечерам с ним, поскольку он обладал хорошим чувством юмора и острым умом. Он рассказывал ей о годах, проведенных на механическом заводе близ Армли, где родился. Хотя о своей работе там он говорил весело, Стелла подозревала, что работа была тяжкой, и восхищалась силой духа, с которой Мэтью постепенно выковал столь блестящую карьеру.
Она встала и подошла к шкафу, но ее скромный гардероб предоставлял весьма небольшой выбор. Наверное, опять черное платье.
На этот вечер Мэтью пригласил ее пообедать в клубе в Найтсбридже и за едой засыпал вопросами о семье. За все их вечерние встречи он делал это впервые, и сейчас Стелла отвечала более благосклонно.
— Это — банальная история, — объяснила она. — По крайней мере, она банальна, пока не касается вас лично… как меня.
— Вы имеете в виду, что ваш отец умер бедняком? — уточнил Мэтью в своей откровенной манере.
Она кивнула:
— Мне было всего десять лет, а Адриану — три годика. Мама сама поднимала нас на свою пенсию, а это было несладко.
— Пенсия министерства иностранных дел изрядно больше, чем получает большинство!
— Это зависит от того, чего вы хотите от жизни, — возразила Стелла.
— Я так понимаю, что вашей матери пришлось нелегко.
— Очень. Я хотела заниматься музыкой, но мы не могли себе этого позволить, а сейчас и Адриан в таком же положении.
Мэтью отхлебнул бренди:
— А разве он не может получить грант на учебу?
— Это сущие пустяки. Как бы добавка. А у нас нет денег.
— Тогда что же он будет делать?
— Пойдет работать. Он, конечно, расстраивается, и не могу сказать, что осуждаю его за это. Он только в последнее время узнал, насколько скверно наше положение. Мама; всегда настаивала, что он не должен знать правду.
— Ну, это она сглупила, — сказал Мэтью со своей обычной прямотой;
— Она поступила безрассудно, — поправила Стелла. — Это — разные вещи, — покачала она головой. — Единственное, на что я надеюсь, что Адриан сумеет взглянуть фактам в лицо. Он умный, хоть и избалованный.
— Мой сын в восемнадцать не был бы избалован! — был ответ.
— Это легко сказать, но не легко этого избежать.
— Вы так любите своего брата, да?
Она кивнула:
— Мы надолго оставались вдвоем. Мои родители много лет провели за границей, а мы с Адрианом жили у кузины. Она была довольно добра ко мне, но, кажется, не очень любила маленьких мальчиков. Для бедняжки Адриана это было трудное время.
Лицо Мэтью смягчилось.
— Вы ни о ком и никогда не говорили с такой любовью, мне нравится это слышать.
— Я, знаете ли, не из камня сделана.
— Я не это имел в виду. — Он осушил свой бокал. — Уже поздно. Нам пора уходить.
Сидя рядом с ним в такси, Стелла больше чем обычно ощущала его близость. Его крупное тело занимало так много места, что она невольно вздрогнула.
— Холодно?
— Немного, — солгала Стелла.
— Я закрою окно. — Мэтью так и сделал, но снова, откидываясь на сиденье, обнял ее за плечи. — Вы слишком худенькая, девочка.
Стелла знала, что ему хочется поцеловать ее, и, хотя ее и беспокоили сомнения по поводу его сдержанности, она все же не могла не уступить, когда он прижал ее к себе.
— Я хотел бы долго-долго держать вас так!
Мэтью ласково коснулся ее губ, но, загоревшись от этого легкого прикосновения, прижался к ним в жарком поцелуе. Стелла мгновение сопротивлялась, но сдалась, почувствовав его огромную нежность и — в этих медвежьих объятиях — свою защищенность, которую искала всегда.
Он медленно отстранился и прижался грубой щекой к ее щеке:
— Вот уж не думал, что вы можете так целоваться.
Она неловко засмеялась:
— Я тоже.
— Кажется, мы потеряли уйму времени, ведь прошло уже семь недель с тех пор, как мы встретились.
— Большую часть из них вы провели на севере.
— Я видел вас двенадцать раз, — возразил он.