— Во-вторых, — продолжал Картрайт, — все как-то неестественно. Здесь слишком мало народу.
— По-вашему, такая толпа — «слишком мало»?
— Да. Если не считать статистов, где же обычные орды гостей, друзей, помощников и прихлебателей? Смотрите! В павильоне практически пусто. Кроме вас, Ф.Ф., Макферсон и служанки Ф.Ф., здесь нет женщин. Я даже не вижу ассистентку режиссера, что просто немыслимо. Что-то не так!
— Но…
— Возможно, на самом деле ничего страшного не происходит. Просто мне все не дает покоя Том Хаккетт. Однако вот ваша Ф.Ф. во плоти. Хотите познакомиться с ней?
— С удовольствием. Я как раз размышляла, удобно ли будет подойти к ней.
— Почему бы и нет?
Моника ударилась в откровения:
— Знаете, я боялась, что в жизни она окажется ужасной занудой. Но она не похожа на зануду.
— Она и не зануда… Фрэнсис!
Крупная брюнетка, которая смотрела в пространство, повернулась к ним и улыбнулась. Она как будто ожила — как только что оживала перед камерой.
— Фрэнсис, позволь представить тебе твою большую поклонницу. Мисс Стэнтон — мисс Флер.
— Здравствуйте, — улыбнулась мисс Флер. Лицо ее, оживленное улыбкой, словно потеплело; сверкнули белые зубы. Однако актриса, если можно так выразиться, включилась не на полную мощность. Процесс преображения был не механическим. Ее обаяние было неподдельным; ей нравилось нравиться. Ей льстило, когда окружающие выражали свое восхищение, поклонники чувствовали исходящие от нее ответные токи.
— Мисс Стэнтон будет работать на Тома Хаккетта, — объяснил Картрайт. — Кстати, она — та самая молодая леди, которая написала «Желание».
Фрэнсис Флер оторвалась от созерцания алых ногтей и подняла голову. До сих пор ее дружелюбие выглядело поверхностным. Теперь все немного изменилось. Она посмотрела на Монику несколько более внимательно.
— Неужели?..
— Да, — уверенно кивнул Картрайт.
— Правда? Как приятно с вами познакомиться! Знаете, моя следующая роль будет в фильме по вашей книге!
Моника не отрывала взгляда от своего кумира.
— Я буду играть Еву, — продолжала мисс Флер. — Не Еву в райском саду, а Еву из вашей книги. Пожалуйста, садитесь рядом. Мне необходимо поговорить с вами. Элинор, стул для мисс Стэнтон!
Элинор выполнила приказ. Монику усадили так, чтобы мисс Флер видела ее при хорошем освещении. Дело в том, что мисс Флер испытывала неподдельное любопытство. Сама она не раскрывала «Желание», но муж, по ее просьбе, зачитывал ей вслух самые лучшие места. Книга ее заинтересовала и заинтриговала. Актриса смерила Монику оценивающим взглядом. Однако по лицу мисс Флер невозможно было догадаться, о чем она думает.
— Вы первый раз на киностудии? — спросила она. — Надеюсь, вам нравится. Я просто в восторге от вашей книги! — Тут она наградила Монику еще более пристальным взглядом.
— Спасибо, как мило с вашей стороны!
— Что вы, — улыбнулась актриса. — Моему мужу, барону фон Гагерну, тоже очень понравилось. Он выбирает для меня все роли. Вы должны с ним познакомиться. Курт! Курт! — Она огляделась. — Да где же Курт? Не похоже на него так исчезать. Вы его видели?
— Нет, — ответил Картрайт. — И Тома Хаккетта тоже не видел, хотя он должен быть где-то здесь.
Они переглянулись. Глаза у Фрэнсис Флер были очень выразительные.
— В таком случае, — заявила она, словно избегая обсуждать неприятную для себя тему, — надо познакомить ее с Говардом! Непременно! Говард! Подойди к нам, пожалуйста.
Режиссер в последний раз мельком оглянулся через плечо на злобную стюардессу; та вытирала глаза. Видимо, ему удалось подбодрить «старушку Макферсон». Он неуклюжей походкой направился к ним. Вблизи Говард Фиск оказался похож на известного врача или ученого. Он потирал руки, довольно улыбаясь.
— Мы делаем успехи, — объявил Говард Фиск. Вблизи его голос сделался слышимым. — Да, мы определенно делаем успехи. — Он помолчал. — Один из дублей, безусловно, пойдет. И Энни Макферсон уже лучше.
— Говард, позволь познакомить тебя с новой сценаристкой.
Мистер Фиск очнулся от раздумий.
— Ах да. Специалист из Голливуда. Хаккетт говорил мне. Здравствуйте! — Он схватил руку Моники своей огромной лапищей и лучезарно улыбнулся ей. — Надеюсь, мы, англичане, не покажемся вам слишком медлительными.
— Нет, — медленно и отчетливо возразил Картрайт. — Она не из Голливуда. Мисс Стэнтон написала «Желание». Она еще никогда не работала в кино.
Мистер Фиск похлопал ее по руке.
— Вот как? Тогда — добро пожаловать в наши ряды! Видели съемку? Что скажете?
— Ей показалось, что вы слишком долго возитесь, — намеренно грубо ответил Картрайт.
Какая бестактность! Монике стало жарко; язык прилип к небу. Ей захотелось изо всех сил дернуть его за бороду. Смущение ее было тем сильнее оттого, что и Фрэнсис Флер, и Говард Фиск улыбались ей. Ее охватило чувство величайшей несправедливости. Она вдруг поняла, что за стеклами очков мистера Фиска сверкают очень проницательные глаза.
— Не стоит смешивать терпение и некомпетентность, — заметил мистер Фиск. — К сожалению, самое главное во время съемок — терпение. Во-первых, во-вторых и в-третьих. — Помолчав, режиссер добавил: — И потом, на репетиции произошла маленькая неприятность.
— Вот как? — вмешался Картрайт. — В чем дело? Том Хаккетт говорил, произошла путаница, и в результате кого-то едва не убили…
Мистер Фиск хмыкнул. Оттого что он не переставал похлопывать Монику по руке, ей стало немного не по себе.
— Что вы, что вы! Ничего подобного! Всего лишь чья-то дурацкая халатность. Придется крепко поговорить с реквизиторами.
— Но что же случилось?
На лице режиссера мелькнула тень неудовольствия. По-прежнему не выпуская руки Моники, он повернулся и кивком указал на съемочную площадку.
— Видите графин с водой на прикроватном столике — вон там, у двери?
— Да.
Хотя половина осветительных приборов была выключена, яркая обстановка каюты по-прежнему напоминала цветную открытку. Все внимательно оглядели стеклянный графин — безупречно чистый и сверкающий.
— Рад сообщить, что никто не пострадал. Хотя Энни Макферсон испытала потрясение, так как стояла ближе всех. Мы все репетировали на площадке, я объяснял сцену Фрэнсис и Энни. Не представляю, как такое могло случиться!
— Что именно?
— Мы беседовали с Гагерном. Я расхаживал туда-сюда и жестикулировал. Когда я развернулся, он крикнул: «Осторожнее!» Я задел прикроватный столик, и он перевернулся. Что-то зашипело — очень неприятный звук. Графин, к сожалению, упал на кровать. Все покрывало, простыни и даже матрас съежились, вздулись и почернели, как изъеденное гнилью яблоко. Оказалось, что в графине не вода. Он был до краев полон серной кислотой.
Глава 4
ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ВАЖНОСТЬ ПЕРЕГОВОРНОЙ ТРУБЫ
— Серной кислотой?! — вскричал Картрайт, вынимая изо рта пустую трубку. На лице его застыло странное выражение. — Я правильно тебя понял? По-твоему, бутафоры просто что-то перепутали?
— Разумеется!
— Как ты себе это представляешь? Один бутафор говорит другому: «Слушай, Берт, вот графин. Поскольку крана поблизости нет, налей-ка туда серной кислоты; цвет тот же самый». Боже правый!
— Ты ведь не знаешь подробностей!
— Так просвети нас!
— Ш-ш-ш! — предостерегающе прошептал режиссер, пытаясь повысить голос. Выпустив, наконец, руку Моники, он доверительно обратился к ней: — Вот в чем проблема с писателями, мисс Стэнтон! Особенно с Картрайтом. Извлекает сюжеты прямо из воздуха! — Он покрутил кистью руки. — Картрайт способен углядеть заговор отравителей, если у кого-то колики после незрелых яблок. Но мы должны быть милосердными к нему. В конце концов, фантазии — его профессия. — Он смерил нарушителя спокойствия снисходительным взглядом. — Что ты такое вообразил, мальчик мой? Что все было подстроено?