Перед нами высятся деревья, за ними угадывается огромное здание. Это большой низкий дом, полностью освещенный снизу доверху – вернее сказать, по всей ширине, если учесть, что верх находится примерно на том же уровне, что и низ, как это, бесспорно, происходит со всеми одноэтажными домами.
Слышатся смутные отзвуки джаза, настоящего джаза… В окнах мелькают силуэты… Мы еще слишком далеко, чтобы разглядеть.
Энди приседает на корточки, и мы делаем то же самое.
– Рок, – зовет меня Энди. – И ты, Майк. Идите-ка сюда.
Я подползаю. Майк тоже. Энди снимает громадный бинокль и протягивает мне. Свой я, естественно, оставил в лагере.
– Посмотрите!
Я смотрю… Все как в тумане… Я подкручиваю колесико…
Ну и ну… весьма забавно.
На них ничего нет, кроме восхитительных ожерелий и браслетов из цветов. Нет, я преувеличиваю…
У одного – гирлянда на груди и цветная лента на голове.
– Раздевайтесь, – приказывает Энди. – Обер и Джеймсон, нарвите цветов и сплетите венки…
– Но я не умею! – скулит верзила Джеймсон.
– Идем, не волнуйся, – говорит Обер. – Это азы искусства. Сразу видно, что ты не играл в театре. В театре все научишься делать.
Я повинуюсь приказу и вскоре предстаю в самом что ни на есть легком наряде. Те, кто не занят сбором цветов, тут же меня обступают.
– Ничего себе, – говорит Николас. – Так это же Мистер Лос-Анджелес за прошлый год!
Я начинаю хохотать. У меня хороший портной, и когда я одет, не может быть никакого сомнения насчет моей анатомии (родители помогли мне в самом начале).
– Совершенно верно, – отвечаю я. – Но гордиться тут нечем Все принимают меня за идиота.
– Они не так уж ошибаются, – зубоскалит Гари.
В это время Майк Бокански, в свою очередь, освободился от одежд. Честное слово, мы не так уж диссонируем, стоя рядом. Этот парень Майк – на высоте.
Обер закончил прехорошенький браслет из цветов зинзигастробии и протягивает мне. Он мне очень идет. Джеймсон ограничился сбором цветов. Первый его венок – отвратительное свинство, и он больше не упорствует.
– Присоединяйтесь к ним, – говорит Энди. – И возвращайтесь поскорее, как только получите нужные сведения.
– А если мы ничего не узнаем? – спрашивает Майк.
– Я полагаюсь на вас, – отвечает Энди.
– Досадно, – жалуется Майк, – что со мной нет ни пса, ни гранат. Я совершенно безоружен.
– Как-нибудь разберетесь, – отвечает Сигмен. – Давайте пошевеливайтесь.
– Ладно, шеф, – говорит Майк. – Пошли. Он надевает украшения, и мы устремляемся вперед, шутки ради сцепившись мизинцами. Мужики втихаря захлебываются от смеха.
Поначалу мне немного неловко от моего костюма, но ночь такая чудная… И потом, похоже, на этом странном острове всем на все наплевать Я ожидал встретить Шутца в броне, за изготовлением роботов, которые захватят Америку или что-нибудь в этом роде… И вот – ничего подобного… Скромный дипломатический приемчик у сатиров…
Мы идем по дороге, вдоль которой тянутся клумбы. Музыка слышна все отчетливей.
На неожиданном повороте я вижу, как Майк, идущий впереди меня, резко вздрагивает.
На обочине – распятый человек. Мужчина, тоже голый. Очень белокурый, совершенно бледный. Зияющая рана рассекает ему слева грудь. Он прибит к стволу стальными колышками, пронзившими его прямо в сердце.
На шее болтается табличка:
ДЕФЕКТ ВНЕШНОСТИ
Майк хватает меня за руку, даже не отдавая отчета, что сжимает очень сильно…
– Что это? – бормочет он. – Разве у него есть какой-нибудь дефект внешности?
– Ну. – говорю я. – Теперь-то я уже с ним не поменяюсь, но раньше поменялся бы без разговоров.
– Он мертв, – говорю я вдобавок.
– В самом полном смысле слова, – отвечает Майк Он, как обычно, хладнокровен, но все же несколько смущен.
– Идем дальше или возвращаемся?
– Идем дальше, – говорит Майк – А там посмотрим.
Внезапно я начинаю ощущать, что не так уж и тепло, когда на тебе ничего нет. Что это за дефект внешности такой, если его не видно? Может, это просто предлог?
Мы подошли совсем близко и стараемся идти как можно тише. Перед нами – пара, идущая навстречу… Проходит мимо…
– Хм, – Майк поражен. – Если остальные такие же, как эти двое, я понимаю, почему они убрали того приятеля.
Никогда еще мы не видели таких ослепительно красивых существ… Они даже не подняли головы, завидев нас. Просто прошли мимо, безразличные, держась за руки. Мужчина и женщина, так же легко одетые, как и мы – несколько цветочков…
– Слушайте, Майк, вы действительно думаете, что у нас есть шанс пройти незамеченными? Я чувствую себя до краев переполненным дефектами внешности. Мне кажется, я самый катастрофический случай…
– Вы – еще куда ни шло, – говорит Майк. – А вот я… – Я пристально его разглядываю. Впрочем, нет ничего такого, что можно подвергнуть критике. Разве что слишком обильный волосяной покров.
Я делюсь с ним своими соображениями.
– Ах, черт, – говорит Майк. – Если только это, может быть, пронесет… Как-никак я не собираюсь вырывать эти хорошенькие волосики ради прекрасных глаз доктора Шутца. Посмотрите налево, – заканчивает он безо всякого перехода.
Слева от меня – совершенно обескровленное тело. Длинный железный стержень пронзает горло. Голова запрокинута – металлический стебель пригвоздил ее к земле…
На шее болтается табличка с теми же зловещими словами.
– О-ля-ля, – говорю я. – Какой странный прием. Как вы думаете, их разложили здесь в нашу честь?
– Нет. Тс-с-с, – шепчет Майк.
Мы только что вышли на открытое место. Двенадцать или пятнадцать пар медленно танцуют, в то время как другие прохаживаются, приходят и уходят, смеются, пьют, курят…
Теперь нужно действовать осмотрительно.
XXVI. Секреты Маркуса Шутца
В нескольких метрах от нас – три женщины. Они разговаривают с рассеянным видом и, похоже, выжидают, когда на них обратят внимание. Я собираю все свое нахальство и приглашаю одну на танец.
Клянусь вам, первый раз в жизни я без тени смущения танцую с женщиной, все одеяние которой состоит из обширного венка красивых цветов. К счастью, Санди Лав и мои старые подружки Берил и Мона кой-чему меня научили. И все же это не совсем то. Грудью я ощущаю напор двух круглых упругих шаров, а мои ноги приходят в соприкосновение с гладкой и свежей плотью партнерши… Я придвигаю ее чуть ближе к себе; теперь мне хочется, чтобы пластинка, если это пластинка, не останавливалась слишком рано или же остановилась немедленно.
Майк тоже танцует. Третья женщина удаляется, даже не глядя на нас.
Я подскакиваю два раза подряд, так как замечаю две совершенно идентичные фигуры. Впрочем, наш визит в клинику Сан-Пинто уже просветил меня на этот счет. Кстати, где Джеф Девэй? Что с ним сталось? Столько всего приключилось с тех пор, как я вернулся в Лос-Анджелес, что я совершенно забыл, что он дол жен был нас сопровождать.
Я в нерешительности. Нужно ли заговорить с этой женщиной?.. Но она начинает первой.
– Из какой вы серии? – бросает она мне – На вид из серии 8.
– Совершенно верно, – говорю я, довольный этой подсказкой. – А вы?
– Только лишь О, – говорит она со стыдом. – Я и не думала даже, что доктор позволит вам прийти. Ведь это праздник О.
– Я все устроил, – отвечаю я – Знаете, в одной и той же серии все так похожи друг на друга… Не хватает шарма.
– Да, – говорит она. – Доктор тщетно пытается создать разные лица – всегда есть что-то общее… Я очень рада, что разговариваю с 8.
Она изъявляет мне свое удовольствие, и я вынужден ответить тем же.
– Доктор придет позже. Уже скоро. Вы хотите, чтобы мы сразу же пошли на луг?
– Хм, – говорю я, слегка смутившись.
Чем там занимаются на лугу? Я представляю весьма смутно.
– Сегодня мы имеем право, – говорит она. – Это не опасный день.