Алексей встретил их сердито:
— Не переусердствовали?
На два голоса заоправдывались:
— Нет, ваше сиятельство!
— Ей-богу, маленько!..
— Доканчивайте свое дело. Что-то не очень тянет сегодня на пар…
Банщики заработали в два веника, обычно лишь гоняя по телу березовый жар, а сегодня, не в пример обычаю, крепковато.
— Да вы чего меня — порете? — вскричал Алексей. — Окатите водой да позовите камер-лакея.
Настроение не улучшилось и после того, как его вытерли насухо и, застегнув меховой халат, отвели во дворец, на второй этаж, к камину. Там были и спальня, и столовая.
Но с чего-то и аппетит пропал. Тревожно поглядывал камер-лакей, с тревогой взирал от дверей столовой, не выходя из кухни, и молчаливый француз, плохо понимавший эти русские перепады настроения.
Утешаться приходилось разве тем, что граф все-таки не обругал, обед хоть и без обычного довольного покрякиванья, но довершил исправно и тотчас удалился в гостиную, к камину.
Спать Алексею не хотелось. Гостиная была слишком велика для одного человека. Слуги незаметно и тихо вышли. Алексей кивнул камер-лакею — единственной живой душе:
— Выпей и ты.
Камер-лакей застеснялся.
— Ничего, ничего, одному-то мне скучно. Жаль, никого я сегодня в гости не пригласил!
Камер-лакей принял из собственных графских рук бокал, а выпив, решил сказать:
— Там одна из наших огородниц давно домогается лицезреть вашего сиятельства…
— Ну и ученость у тебя! — разжал он в улыбке с чего-то посуровевшие губы. — Зови. Самому-то нечего тут торчать.
Вошла женщина, явно чухонского вида, но чисто одетая и неробкая.
Поклонилась низко, но ничего не говорила.
Где-то он видел ее… Мелькают тут разные работницы, но управляющие, хоть прежний, хоть этот, строго-настрого запрещают им попадаться на глаза. Алексей если и встречал их, то не мог отличить одну от другой.
— Где работаешь?
— При огурцах я, ваше сиятельство, — довольно смело ответила. — Хороши ли мои огурчики? — кивнула на стол, где много всего было нарезано.
— Хороши, хороши… Кто ты?
— Айна я. Айна, ваше сиятельство.
— Ты вроде как попадалась когда-то мне на глаза.
— Да и не только на ваши сиятельные глазыньки… на грудь тоже падала…
— Что мелешь, старая? — грохнул стулом, вставая, Алексей.
Она ничего не отвечала.
— Линда-то твоя, что ли, дочка?
— Моя, ваше сиятельство, — смело посмотрела ему в глаза не такая уж и старая чухонка. — Но она и ваша дочка, граф…
Так с ним никто из прислуги не разговаривал.
— Я в полном уме, ваше сиятельство. А надо ли мне что… Да ничего. Единое только: дочку-то свою не обижай.
Алексей зверски смотрел на нее, но понимал, что не врет. Нет, лицо двадцатилетней давности не проступало, знакомого голоса не слышалось, но сомнения не оставалось — она. Давним чухонским лешийком занесенная в баньку к новому управителю…
— В таком случае, как же ты решилась дочку-то подсунуть мне?! Запорю!
— Запорите, граф. Воля ваша. Дочку только поберегите. Богом прошу!
Он налил вина, подошел, протянул ей бокал, в глаза настойчиво глянул. Но что там мог увидеть? Если это и была та самая чухонка, если так судьба посмеялась над ним… в чем вина его?!
— Дочка знала, к кому ты ее посылаешь?
— Нет, граф. Она скорей бы в реку кинулась…
— Так это ты мстила мне? Через столько-то лет?..
— Да, граф. Все без малого двадцать лет вы обо мне ни разу не подумали. Хоть рядом я всегда была, из-за кустиков часто поглядывала. Смекните, с чего я из чистых горничных в огородницы отпросилась? Беременная была, перед государыней срамить вас не хотела. А так… со мной все мое и ушло на дальние огороды… Налейте еще, граф, — протянула она пустой бокал.
Алексей налил, сел и обхватил голову руками…
— Так я еще раз спрашиваю: что тебе надобно? — вскинулся наконец решительными глазами.
— Да только счастья дочкиного, — поставила она бокал на стол.
— Какое же у нее теперь может быть счастье, коль родитель — если в самом деле так! — как козу непотребную изнасиловал!
— Дочка не жаловалась… Ласковый, говорит, граф.
— Спасибо хоть на этом!
Он налил и себе, и ей опять.
— Давай чокнемся, что ли…
Чокнулись… уж поистине люди чокнутые!
— А теперь слушай. Я дам тебе вольную. И дочке тоже. Дам деньги. Купишь дом… подальше отсюда… и на глаза мне больше не показывайся! Все дела управляющий устроит. Ступай. Что, не слышишь моего слова?
— Слышу, — наконец ответила она. — Коль жалуете так любовно… поцелуйте и меня, как дочку целовали…