— Алексей Григорьевич! Да уговорите вы брата! Пусть ведет сюда Измайловский полк. Пусть передает власть Екатерине. Чего ждать далее? Время и место самое подходящее.
— Я поговорю, поговорю с ним… — бросался хозяин прочь от взбалмошной, миловидной куколки, верной наперсницы Екатерины.
Сама Екатерина если и присутствовала при таких тайных наскоках, загадочно улыбалась:
— Ах, княгиня! Ах, Катя! Вы все торопитесь? Но в мире ведь ничего не меняется… и не может измениться. Читаете? Много? Знаю, что с излишком. Но не только французами увлекайтесь. Мы, русские… как это говорят?.. Да. Тоже не лыком шиты. Вы, Катя, еще в малолетстве, хотя и замужем. А я помню, как покойная государыня Елизавета восхищалась мыслью Михайлы Ломоносова. Играли мы в лото… не фыркайте, Катя, по поводу этой простонародной игры. Просто была государыня Елизавета при этом. Так вот: играем, денежки из одной кучи в другую перекидываем, где выигрыш, где проигрыш, и что же? Денежки-то все те же. Ни больше ни Меньше. Просто зло берет! Ради чего рисованные бочонки кидать?.. А она, государыня Елизавета, и говорит: «Чтоб вразумить нас. Мир неизменен в Божьем промысле. Где отнимется — в другом месте прибавится. Где убудет — там прибудет. Сам Михайло Ломоносов мне так говорил. Да вот хотя бы и президент академии — станет он врать пред своей государыней? Тоже играя в лото, подтверждает: это, говорит, ломоносовский закон сохранения веществ. Деньги ли, именья ли какие… Да хоть и государи? У одного ума убудет — другому прибудет. Одного глупца с трона — долой, другой сейчас же его место займет… Зная это, стоит ли торопиться? Не окажется ли новый умнее старого?
Княгиня, егоза Дашкова, аж ножками затопала-заперебирала:
— Ваше величество! Не уподобляйте себя бочонку из глупого… какого-то лото! Не хочу я слушать о Михайле Ломоносове. Я к своим гвардейцам побегу. Они дела решат поскорее, чем ваши академики!
Вот и сейчас — бегает да бегает. Алексей Разумовский разумел: эта бешеная весталка, эта вестница победы, к тому же родная сестра Лизки-толстухи, говорит то, что уста самой Екатерины до времени скрывают. Оракул? Флаг-капитан нового корабля?
Корабельщица посиживала за картами с братьями Орловыми — рослыми, красивыми, глуповатыми жеребятами — и повторяла свое сокрытое:
— Ах, Катя-душка! Всему свое время… Сейчас время наше!
Братья Орловы позванивали серебряными шпорами и посматривали на скромнягу гетмана, без которого дела никак не могли сделаться. Каждый из них мог привести за собой от силы пятьдесят гвардейцев, но у гетмана-то — весь покорный ему Измайловский полк. Вдобавок и малороссийская гетманская когорта. Вдобавок и академическая типография, на случай какого воззвания или манифеста. Нет, без Кирилла Разумовского им, бузотерам-гвардейцам, не обойтись. Как и без опыта Алексея Разумовского, уже участвовавшего в подобном перевороте. Но, похоже, его нынешнее положение устраивает?
Михаил Илларионович именно так и сказал наедине:
— Куда нам вновь соваться? Опять на запятки чьих-нибудь саней? Бог даст, летняя гроза зимнюю грязь смоет.
— Гроза иногда молнией побивает, — на спокойный лад возразил Алексей Разумовский, уже несколько опасаясь старого друга-заговорщика, — по его нынешней приверженности императору, который не согнал с насиженного места елизаветинского канцлера.
Нет, в Гостилицах сильно пахло порохом. И не только от частой пушечной пальбы при заздравных тостах. Порох ведь был и в гвардейских ружьях, до времени оставленных.
Был и в Голштинском полуторатысячном полку, возглавленном фельдмаршалом Минихом. Полк стоял под Ораниенбаумом, не так уж далеко от Гостилиц. Да и здесь императора сопровождало полсотни голштинцев — это при пятерых-то братьях Орловых?
Выбрав удобный момент, Алексей высказал брату очевидное:
— Я, пожалуй, стар и чего-то не разумею, как наш бесподобный Розум… Но не поддавайся очаровывающим глазкам княгини Дашковой. Уж лучше дело иметь с самой Екатериной…
— Ах, брат! Все прошло… время ушло! Она ослеплена, заворожена Орловыми. Особенно Григорием. Кто я для нее? Всего лишь глупый воздыхатель. Но ведь пойду за ней до конца…
— Пойдешь, Кирилл. В том-то и заботушка моя… Попридержи вожжи, которые еще остались у тебя в руках. Кобыла, она хороших вожжей слушается.