14 août. {26}
157. О. С. ПУШКИНОЙ
10 — 15 августа 1825 г.
Из Михайловского в Петербург.
Ma bonne amie, je vous crois arrivée. Mandez-moi quand vous comptez partir pour Moscou et donnez-moi votre adresse. Je suis bien triste de ce qui m’est arrivé, mais je l’avais prédit, ce qui est très consolant comme vous savez. Je ne me plains pas de ma mère, au contraire je lui suis reconnaissant, elle a cru me faire du bien, elle s’y est prise chaudement, ce n’est pas sa faute si elle s’est trompee. Mais mes amis — ils ont fait expressément ce que je les avais conjuré de ne pas faire. Quelle rage de me prendre pour un sot et de me pousser dans un malheur que j’avais prévu, que je leur avais indiqué? On aigrit Sa Majesté, on prolonge mon exil, on se moque de mon existence, et lorsqu’on est étonné de toutes ces bévues, on me fait ses compliments sur mes beaux vers et l’on va souper. Que voulez-vous, je suis triste et découragé — l’idée d’aller à Pskoff me parait souverainement ridicule, mais comme on sera bien aise de me savoir hors de Михайловское, j’attends qu’on m’en signifie l’ordre. Tout cela est d’une légèreté, d’une cruauté inconcevable. Encore un mot: ma santé demande un autre climat, on n’en a pas dit un mot à Sa Majesté. Est-ce sa faute s’il n’en sait rien? On me dit que le public est indigné; je le suis aussi, mais c’est de l’insouciance et de la frivolité de ceux qui se mêlent de mes affaires. O, mon dieu, délivrez-moi de mes amis! {27}
Няня заочно у вас, Ольга Сергеевна, ручки целует голубушке моей.
158. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
14 и 15 августа 1825 г.
Из Михайловского в Ревель.
14 авг.
Мой милый, поэзия твой родной язык, слышно по выговору, но кто ж виноват, что ты столь же редко говоришь на нем, как дамы 1807-го года на славяно-росском. И нет над тобою как бы некоего Шишкова или Сергея Глинки, или иной няни Василисы, чтоб на тебя прикрикнуть: извольте-де браниться в рифмах, извольте жаловаться в стихах. Благодарю очень за «Водопад». Давай мутить его сейчас же.
Вла Вла звуки музыкальные, но можно ли, напр., сказать о молнии властительница небесного огня? Водопад сам состоит из влаги, как молния сама огонь. Перемени как-нибудь, валяй его с каких-нибудь стремнин, вершин и тому подобное.
2-я строфа — прелесть! — Дождь брызжет от (такой-то)
Междуусобный значит mutuel [191], но не заключает в себе идеи брани, спора — должно непременно тут дополнить смысл.
5-ая и 6-ая строфы прелестны.
Не питомец, скорее родитель — и то не хорошо — не соперник ли? тайной, о гремящем водопаде говоря, не годится — о буре физической — также. Игралище глухой войны — не совсем точно. Ты не зерцало и проч. Не яснее ли и не живее ли: Ты не приемлешь их лазури etc. [192] Точность требовала бы не отражаешь. Но твое повторение ты тут нужно.
Под грозным знаменьем etc. Хранишь etc., но вся строфа сбивчива. Зародыш непогоды в водопаде: темно. Вечно бьющий огонь, тройная метафора. Не вычеркнуть ли всю строфу?
Ворвавшись — чудно-хорошо. Как средь пустыни etc. Не должно тут двойным сравнением развлекать внимания — да и сравнение не точно. Вихорь и пустыню уничтожь-ка — посмотри, что выйдет из того:
Вот видишь ли? Ты сказал об водопаде огненном метафорически, т. е. блистающий, как огонь, а здесь уж переносишь к жару страсти сей самый водопадный пламень (выражаюсь как нельзя хуже, но ты понимаешь меня).
Итак, не лучше ли:
etc. а? или что другое — но разгорится слишком натянуто. Напиши же мне: в чем ты со мною согласишься. Твои письма гораздо нужнее для моего ума, чем операция для моего аневризма. Они точно оживляют меня, как умный разговор, как музыка Россини; как похотливое кокетство итальянки. Пиши мне, во Пскове это для меня будет благодеянье. Я созвал нежданных гостей, прелесть — не лучше ли еще незваных. Нет, cela serait de l’esprit [193].
При сем деловая бумага, ради бога, употреби ее в дело.
На отдельном листе:
1811 года дядя мой Василий Львович, по благорасположению своему ко мне и ко всей семье моей, во время путешествия из Москвы в Санкт-Петербург, взял у меня взаймы 100 рублей ассигнациями, данных мне на орехи покойной бабушкой моей Варварой Васильевной Чичериной и покойной тетушкой Анной Львовною. Свидетелем оного займа был известный Игнатий; но и сам Василий Львович, по благородству сердца своего, от оного не откажется. Так как оному прошло уже более 10 лет без всякого с моей стороны взыскания или предъявления, и как я потерял уже всё законное право на взыскание вышеупомянутых 100 рублей (с процентами за 14 лет, что составляет более 200 рублей), то униженно молю его высокоблагородие, милостивого государя дядю моего заплатить мне сии 200 рублей по долгу христианскому — получить же оные деньги уполномочиваю князя Петра Андреевича Вяземского, известного литератора.