Если бы, однако, литературно-бытовые связи Пушкина оставались его личным делом, в мемуарах не звучали бы резко полемические ноты; узкий кружок Дельвига не подвергался бы поздним атакам в воспоминаниях Полевого, борьба не достигала бы той степени ожесточенности и политической остроты, о которой рассказывает А. И. Дельвиг, постоянный посетитель и участник кружка, двоюродный брат поэта.
Пушкин не удалился как частный человек в круг старинных друзей; его среда заявила о себе печатно, делая достоянием общества свои литературные и общественные мнения и связи, этические и эстетические убеждения. «Северные цветы» и «Литературная газета» стали голосом этой группы.
Она противопоставила себя раннебуржуазным идеологам — Полевому с «Московским телеграфом» и Булгарину с «Северной пчелой». Борьба шла не по частностям, — она имела глубоко принципиальный характер. Сложность ее заключалась в том, что и Полевой и Булгарин выступали якобы от имени «демократии», проповедуя буржуазно-демократические идеи равенства сословий, предсказывая близкую полную деградацию дворянства. Они ориентировались на «публику» — грамотное купечество и городское мещанство, чиновничество, «демократию». Ей адресовалось печатное слово, на ее уровень рассчитывались легкие для восприятия низкокультурного читателя булгаринские романы — «Иван Выжигин», «Димитрий Самозванец». На этом фоне элитарная замкнутость пушкинского кружка казалась вызывающим «аристократизмом». Противники поспешили воспользоваться преимуществом[8].
Поздними отзвуками этой борьбы являются в мемуарах Кс. Полевого оценки Пушкина как человека «света», друзей его — как «аристократов», из сословного высокомерия отстранившихся от купцов Полевых. Совершенно естественно, что Кс. Полевой начал от той отправной точки, от которой шла «Москва», распустившая версию о «ласкательстве» Пушкина перед государем. Прямо Полевой об этом не говорит, — но он настойчиво и последовательно строит свою концепцию образа Пушкина. Ф. Булгарин, неразборчивый в средствах борьбы, прибегает к пасквилю: он печатает статьи о поэте, кичащемся своим дворянством, на деле же происходящем от негра, купленного за бутылку рома. Он заявляет публично, о вольнодумстве «подражателя Байрону», который тайком ползает у ног сильных, чтобы нарядиться в «шитый кафтан» придворного. Об этом точно рассказывают А. И. Дельвиг и Греч[9].
8
См. историографию этой проблемы в кн.: «Пушкин. Итоги и проблемы изучения». М.—Л., 1966, с. 220 и след.